Конклавы проходили внутри Сикстинской капеллы. С потолков на кардиналов, запертых до тех пор, пока они не выберут нового папу, смотрели пророки и сивиллы Микеланджело. Чтобы процедура не затягивалась, кардиналам с каждым разом подавали всё меньшие и всё менее аппетитные порции еды. Снаружи на улицах Рима люди делали ставки на то, какого кардинала выберут. Ежедневно сообщалось о результатах голосования и даже о размере порций. От этого зависели и ставки.
Как обычно, голоса разделились между испанской и французской фракциями. Но Карафа воспользовался ситуацией и сумел заполучить титул. Он взял имя Павел IV, в честь своего наставника Павла III, который сделал его кардиналом, с чего и начался его путь к влиятельности и богатству. Облеченный наивысшей властью, этот когда-то верный союзник Павла III стал настоящим тираном. Как и все неаполитанские бароны, Карафа ненавидел испанских захватчиков и Карла V, который посадил в Неаполе и в королевстве этих ненавистных вице-королей. Он был одинаково настроен против евреев, протестантов и еретиков. До сих пор его имя связывают с усилением власти Инквизиции в Риме и насильным переселением евреев в гетто.
Для Козимо, женатого на испанке, наступил не лучший момент, чтобы возлагать надежды на Рим. Вместо этого он издал несколько декретов, которые гарантировали религиозную свободу в Тоскане. Таким образом, герцогство быстро превратилось в место, куда бежали евреи от репрессивного режима Папского государства[313]. Многие из беженцев[314] были прекрасно образованными людьми: докторами, юристами, раввинами. Они только способствовали культурному расцвету Флоренции и подчиненных ей территорий.
Тем временем началась работа над Залом пятисот. Он более не был залом для собраний городского совета. Он был залом для аудиенций честолюбивого монарха. Вазари знал, что ему делать. Когда-то он видел большой зал, обшитый деревом, во Дворце дожей в Венеции, видел готические своды Кастель Нуово в Неаполе, видел возвышающиеся своды Древнего Рима и Сикстинской капеллы. Он поднял потолок зала на потрясающие восемь метров (тем самым увеличив высоту стен на одну треть). В каждом конце зала он прорезал по огромному окну. Теперь даже в плохую погоду помещение было залито светом. Фрески в изящных гипсовых рамах рассказывали о победах Флоренции Козимо.
Поскольку фрески находились высоко над головами зрителей, Козимо заказал серию статуй, чуть больше человеческого роста, чтобы поставить их вдоль стен. Их герцог, разумеется, поручил своему придворному скульптору Баччо Бандинелли. Самая знаменитая из них запечатлела еще один подвиг Геркулеса — битву с великаном Антеем, которого можно было победить, лишь оторвав от земли, питающей его силы. Геркулес поднял Антея над головой и перевернул его вверх ногами. Но эта диспозиция позволила Антею получить доступ к самому уязвимому месту Геркулеса и схватить его мертвой хваткой. Малейшее движение, и Геркулес рискует остаться без своего мужского достоинства. Так они и стоят, замершие, уже пять столетий, в нелепом и в то же время совершенном равновесии.