— Скирто, ты всегда относился ко мне внимательнее всех. Не упускал случая поделиться со мной забавной выдумкой. Посмеяться над потешным малым, — я смотрел на него и морщился от презрения, крысёныш был белым от ужаса и его била дрожь, вряд ли он мог даже говорить, а уж тем более удрать от меня. — Хватит дрожать. Я ведь никогда не убегал от тебя. Считай, что небо устало выслушивать мои просьбы и снизошло к тебе, - я помедлил, а затем ударил так, как научил однажды Вартус, сбоку в колено. Впрочем, силы удара хватило на обе ноги.
Взвыли два голоса — Скирто и его матери. Кари бросилась к воющему на земле сыну. Мне показалось сначала, что она кинется, и я привычно поднял ладонь, чтобы наложить печать. Но к счастью и она одумалась, оставшись причитать над сыном и его сломанными ногами, и я опомнился, не став раскрывать свою тайну. Да, ходила пару баек о том, как прорвавшиеся к пику Закалки, сводили счёты со своими обидчиками. От историй, что вполголоса рассказывали у костра взрослых, волосы дыбом вставали у подслушивающих. Охотники говорили, будто Воины смотрели на такое сквозь пальцы. Слишком ценен был возвысившийся, чтобы разменивать его желание мести на десяток никчёмных жизней. Жестоко, да. Но такова цена возвысившихся. И поэтому тоже десятая звезда так манит. И это оказалось правдой. Мне разрешение на месть выдали авансом, да и не думаю, что Тортус бы позволил мне убивать кого-то. Пока не позволил. Я бросил в его сторону быстрый взгляд. Смотрит, на лице опять лишь след улыбки и спокойствие, будто он сидит на берегу реки, любуясь текущей водой. Значит, продолжаем.
— Шиго, ты всегда рад был оказать услугу своему боссу и выполнить самую грязную работу. Ты знаешь, эта щека, — я тронул лицо пальцами, — до сих пор помнит тяжесть твоей ноги. А падать с обрыва - страшно.
— Нет! — Велиса встала перед сыном.
— Прекратите! Уважаемый Воин, ведь мой сын — десятая звезда! Это его люди! Они под его рукой. Это нарушение правил!
Кардо заступился за шакалов, а Виргл молчит, глядя на меня со страхом. Почему я не удивлён?
— Я бы наказал тебя, за то, что ты проявляешь неуважение ко мне, презрев запрет говорить, — Тортус говорил всё так же громко, каждое его слово разносилось над площадью. — Но не буду. Знаешь, я ведь тоже выходец из Пустошей. Нулевой и мой дом. Пусть я родился далеко отсюда, но скажу, что природа человеческая одинакова везде. И, — он обернулся к Кардо, я перестал видеть его спокойное лицо, — люблю смотреть, как воля одного человека превосходит волю других. Правила? Мне лень разбираться в склоках вашей дыры. Закон — это я. Я устанавливаю правила. Но знаешь, — Тортус рассмеялся и повторил мои мысли, — забавно, что за своих людей беспокоится не тот, кто должен их защищать.