Отсюда — парадокс: человек, который сознательно ограничил свое творчество строго установленными четкими рамками, человек, посвятивший себя кропотливой работе в очень специальной области истории науки, области, которая во всяком случае не производит впечатление чего-то зрелищно-занимательного, этот человек оказался некоторым образом присутствующим в тех дискуссиях, участия в которых сам он всегда остерегался. Уберите Кангилема, и вы уже мало поймете в целом ряде дискуссий среди французских марксистов. Уберите Кангилема, и вы перестанете схватывать то характерное, что выделяет таких социологов, как Бурдье, Кастель или Пассерон. Вместе с Кангилемом выпадает целый пласт теоретической работы, проделанной психоаналитиками, в частности лаканистами. Более того, во всех идейных спорах, непосредственно предшествовавших или следовавших за событиями 68-го года, не составит труда обнаружить место тех, кто вблизи или на удалении был сформирован Кангилемом.
Не забывая о тех расхождениях, которые в послевоенные и в самые последние годы вели к противостоянию марксистов и немарксистов, фрейдистов и нефрейдистов, специалистов в частных дисциплинах и философов, университетских преподавателей и всех остальных, кабинетных теоретиков и политиков, не забывая обо всем этом, тем не менее можно было бы, как мне кажется, отыскать иную линию водораздела, пересекающую все эти оппозиции. Линия эта будет разделять философию опыта, смысла и субъекта, с одной стороны, и философию знания, рациональности и понятия — с другой. По одну сторону мы находим Сартра и Мерло-Понти, а по другую — Кавайе, Башляра и Кангилема. Разделение это вдет, без сомнения, издалека, и истоки его можно обнаружить в XIX в.: здесь мы уже видим соответствующие пары: Бергсон и Пуанкаре, Лашелье и Кутюра, Мен де Биран и Конт. Во всяком случае в XX в. это разделение утвердилось настолько, что феноменология во Франции была воспринята именно через его призму. "Картезианские размышления", прочитанные в 1929 г., затем переработанные, переведенные и вскоре опубликованные, тотчас стали полем сражения между двумя возможными их прочтениями: одно из них, идущее в направлении философии субъекта, стремилось радикализировать Гуссерля и должно было быть готовым к тому, чтобы незамедлительно встать перед вопросами "Бытия и времени" — такова статья Сартра 1935 г. "Трансценденция Эго"; другое восходило к основополагающим проблемам гуссерлевской мысли, к проблемам формализма и интуиционализма, — таковы две работы Кавайе 1938 г. "Аксиоматический метод" и "Формирование теории множеств". Как бы ни развивались в дальнейшем эти две формы мысли, как бы они ни взаимодействовали или даже ни сближались, нельзя не признать, что в их русле во Франции образовались две линии, которые оставались, по крайней мере какое-то время, глубоко разнородными.