— Под хмельком, должно быть. Видно, приятели употчевали?
— Нет, милая, совсем не в этих смыслах. А это я про одежу говорю.
— Что такое про одежу?..
— То-то и дело: франтом вдруг разрядился… Несет, значит, еще полусапожки женские да два бурнуса. Как пришел, послал меня на Сенную купить ему фуражку. Полусапожки мне подарил, а другие вещи велел продать, я их знакомому татарину за восемь рублей и отдала. «На, — говорю, — получай капиталы». А он мне в ответ: «Дура ты! Эти вещи пять красненьких стоят, а ты за восемь рублев продала!» Осерчал он очень, а потом и говорит: «Пойдем, — говорит, — в трактир». Ну, пошли в трактир, а потом все по-милому да по-хорошему кончилось. Ведь сколько не видались… «Где ты, — спрашиваю, — столько пропадал?» — «А там, — говорит, — был, где меня теперь нет…» — Марья Патрикеева, так звали девушку, сладко зевнула. — Двенадцатый час, — проговорила она, и обе женщины разошлись, несмотря на то, что Федосову рассказ, понятно, заинтересовал.
На следующее утро Патрикеева пошла на поденную работу, а Федосова ко мне.
Вечером, в девять часов, обе женщины опять сошлись, но разговор у них не клеился.
— Что ты, Маша, сегодня скучная такая? О солдате своем, что ли, взгрустнула? — начала разговор Федосова.
— Пожалуй, что ты и угадала. Яша-то мой опять за старые дела принялся…
— Ну, об этом кручиниться нечего. Было бы дело-то прибыльное, а он видишь, какие тебе полусапожки в презент принес.
— Так-то оно так, а все опасливо. Я ему и сказала, как он мне недавно часы с цепочкой дал. Яша, говорю ему, опять ты за темные дела взялся, смотри, не миновать тебе Сибири!
— Ну, а он-то что на это сказал?
— Молчи, говорит, дура. И в Сибири люди живут.
— Молодец!.. Храбрый, значит!.. А знаешь, Маша, ты часы бы продала. У меня есть один знакомый на рынке, который тебе хорошую цену за них даст, — сказала Федосова, желая узнать, где находятся эти часы.
— Ах ты, Господи! Жаль, что я не знала этого раньше. Побоялась идти с ними на толкучий да и заложила их тут поблизости, у жида.
— А, это на Горсткиной улице. Закладывала и я там. Жид этот, прости Господи, что антихрист — за рубль гривенник дает, — добавила агентша.
— Верно, верно, на Горсткиной, туда и снесла! — со вздохом проговорила Маша.
— Хоть бы одним глазком взглянуть мне на дружка-то твоего; страсть это как я обожаю военных людей. У меня самой — военный, — с одушевлением произнесла новая «подруга».
— На этой неделе обещался побывать. Жди, говорит, около ночи.
Все эти сведения были переданы мне, и я, не сомневаясь, что напал на настоящий след, велел строго следить за домом де Роберти, а сам каждый вечер поджидал прихода Григорьева.