Первая смерть, которую я увидела. Взрослые старались уберечь меня от безобразия этой жизни, поэтому с самого рождения я видела и получала только лучшее. Даже служанок выбирали посмазливее. У дваждырождённых такое поверье: мол, до двенадцати лет ребёнок поглощает красоту глазами, впитывает её, как губка воду. Неудивительно, что при такой беспечной жизни, я стала бояться безобидных ящериц.
Что было дальше я помню смутно.
Кажется, я хотела вытащить стекло из её живота, но Ранди оттаскивал меня от трупа, повторяя, что ей уже не больно. Но это было так трудно понять… Не больно? Её с ног до головы изрешетило. Откуда взялось это завидное безразличие?
Когда мама увидела Магду, её вырвало, и это напугало меня ещё сильнее. Я решила, что она заболела. Но как бы ни хотелось плакать, я не могла выдавить из себя слёз. Что-то сломалось внутри. И не только у меня — у всех. Сейчас это кажется удивительным, но в тот раз, выйдя на улицу, мы столкнулись с всеобщей немотой. Люди выбирались из полуразрушенных домов, выползали из подвалов и просто бродили, оглядывались. Это было какое-то коллективное отупение.
Стоило «грозе» утихнуть, мама направилась к выходу из дома. Там, где раньше стояли двойные двери, зиял проём. Натуральные врата в преисподнюю.
Той ночью был полностью разрушен промышленный квартал. Два вокзала из трёх уничтожены. От многих домов не осталось камня на камне. Небо и земля стали одинакового цвета: красными от огня и крови.
Мертвые были разбросаны по улице, как испорченные вещи. Некоторых изрезало осколками. Кто-то сгорел. Но были и те, у кого не оказалось никаких внешних повреждений — убитые взрывной волной.
Я шла за мамой, за нами следом брёл Ранди.
Ранди… Как хорошо, думала я. Как хорошо, что он не слышит всего этого. Все вокруг шепчут о войне и поднимают глаза к небу, а он не понимает.
Но, конечно, он понимал. Наверное, даже лучше всех нас.
Помню, мы дошли до продуктового склада. В руинах тлеющего здания копошились люди. Они раздевались до трусов и ссыпали в рубашки, брюки и юбки крупу, муку, чай, соль и сахар. В обыденной ситуации это бы вызвало смех: полуголые, они напоминали дерущихся за еду суетливых голубей. Отбирали, рвали, ругались, бежали, чтобы унести трофеи. Мужчины, женщины, дети и старики.
Это было что-то… что-то совершенно противоположное той жизни, которую мы вели до сих пор. Мне раньше бы такое даже не приснилось.
Помню, что с тех пор мы спали только вместе, втроём, в обнимку. Спали тревожно, чутко. Умирали от холода и больше не делились своими снами.
Помню огонь, самое яркое впечатление. Говорят, на огонь можно смотреть вечно. А если это горит дом? Человек? Снег шёл вперемешку с пеплом. Весь город был в саже. Смекалистые мальчишки потом сгребали эту сажу растирали её вместе с каким-то вонючим жиром и делали гуталин, которым чистили сапоги вражеским солдатам.