Похоже на фрагменты мыслей, впрочем, так оно и есть — каждый фрагмент необходимо развернуть, домыслить, но кто этим будут заниматься? Аналитики будут — вот кто! Деньги им за что платят? За какие заслуги?
Ищите и найдете, — прочитал генерал. «Древняя российская история» — не подлог, как он есть, а правда, как она была написана Михаилом Васильевичем… Кто таков? Почему фамилия не указана? — возмутился генерал, который всегда и во всем требовал порядка. Хотя что-то далекое шелохнулось, как дежавю — звонок из прошлого. Генерал уставился в Михаила Васильевича, как вдруг понял, о ком идет речь. Он ему сам подсказал — Михаил Васильевич. Он ему кулак показал — сунул под нос. А прежде отругал как сапожник в довольно грубой форме и даже назвал скотиной! Обкурился или навоза нанюхался? — грозно спросил Ломоносов, — летопись моя, там вся правда.
Чего? — не понял Григорий Петрович, — какая еще правда? Какое отношение имеют летописи призрака, что явился генералу, к тайным знаниям? Явно Веревкин перестарался. Когда очень стараешься, всегда выходит неизвестно что.
И красным карандашом генерал провел жирную черту — слепой и тот увидит. Григорий Петрович любил, чтобы все наглядно и понятно, но не любил, когда говорили «красной нитью». Ему тут же делалось плохо. Когда докладчик говорил о красной нити, которая где-то проходит, Григорий Петрович был готов докладчика убить. Если бы ему позволили и в тюрьму не посадили, он обязательно вытащил бы докладчика с трибуны и задал бы ему трепку. И спросил, какого черта он о своей красной нити говорит? Какое отношение имеет красная нить к выступлению?
Если честно признаться, Ломоносов его перепугал. Михаил Васильевич мужчиной был крупным, покушать любил и выпить. И в морду любил дать, как и сказать крепкое словцо, — тут ни о какой «красной нити» не могло быть и речи. Своего собеседника, если тот заслужил подобное обращение, мог в порошок стереть. А в качестве финального аккорда в глаз заехать.
Впрочем, никакими тайными знаниями здесь и не пахнет. История — пожалуйста. Но только кому она нужна? И дух Михаила Васильевича — как он разгневался! Сколько лет прошло? Успокоиться не может — возбудился, а чего, спрашивается? Михаил Васильевич — наш Леонардо. Утверждает, что Третий Рим и есть Россия. Древний Рим и древняя Россия — одногодки, в одну школу ходили и за одной партой сидели.
— Слушай, Веревкин, — сказал Григорий Петрович, набрав номер дознавателя, — ты случаем ничего не перепутал? Что еще за Древняя российская история? Я сейчас как раз справку твою читаю. Не вижу связи. Вот ты пишешь — «этнический кризис… война кланов в королевстве, произвести стерилизацию, общество потребителей… и сразу Михаил Васильевич. А фамилия где? Уровень эрудиции мне подсказывает, что речь идет о Ломоносове. Михаил Васильевич Ломоносов. А если кто другой читать будет, как он определит, о ком идет речь. Или думаешь, явится перед ним сам Михаил Васильевич? Сунет кулак под нос и скажет — узнаешь?