— Осужденные! Кому сказано было… Доложить о количестве осужденных на этапе, наличии больных… Дежурный кто?
И этот вопрос был встречен недобрым, но дружным молчанием, потому как, повторяю, дежурный на этапе или в тюремной камере — это почти то же самое, что козёл в лагерном бараке. Опять же с точки зрения порядочного арестанта, никаких дежурных среди нас быть просто не могло. Зеков считать — дело чисто мусорское, нормальный зэк им в этом — не помощник, не подельник.
Понимал ли это местный вертухай, неизвестно, но видел я, как свекольным соком налилась его шея, как побелели костяшки пальцев, которыми он сжимал тощий цветной файлик со своими мусорскими бумажками.
— Не определились с дежурным? Значит, назначать надо… Вот ты, ты сегодня дежурным будешь!
Палец с нечистым ногтем выстрелил в стоящего с краю Игоря. Тот даже и удивиться не успел, как тоном сильнее грянула вторая команда, уже ему персонально предназначенная:
— Дежурный, доложить о количестве осуждённых на этапе! Ты, ты — сегодня дежурный! Докладывай!
Ещё раз вскинулся палец с ногтём в траурной каёмке в сторону Игоря, который вместо доклада и выдал прапору почти с обидой в голосе:
— Ага, бегу, и волосы назад!
Наверное, он, уже имевший, пусть малые, но две, и отсиженные до честного звонка ходки, просто не нашёл ничего лучшего, кроме как автоматом озвучить в этой ситуации фирменную свою поговорку.
А у того вертухая, похоже, не то, что с юмором, а, вообще, с адекватным восприятием действительности серьёзные проблемы были. Потому как затараторил он уже совсем не грозной, а виноватой и неумной скороговоркой:
— Куда бежишь? Почему? Какие волосы? Ты чего в виду имел?
Кажется, только наш смех помог ему тогда вернуться к действительности. Правда, нам это боком вышло.
Оглушённый арестантским хохотом, вылетел прапор из камеры, держась зауфсиновский картуз. Ненадолго вылетел. Вернулся вскоре, уже не один, а вместе с нарядом: с тремя вооружёнными резиновыми дубинами сержантами. Бить нас — не били, но шмон в худшем его варианте (когда часть вещей отметается с казённым довеском «не положено», часть — просто пропадает, когда скудные арестантские припасы рассыпаются, ломаются и перемешиваются) мы получили.
Почему-то Игорь во многих своих разговорах с откровенными воспоминаниями о былой вольной жизни собеседником часто избирал меня. Как-то признался с виноватой детской улыбкой:
— Ты же по вольной жизни — журналист… Пишешь… Обязательно после отсидки что-то про лагерь сварганишь… Может и про меня что вспомнишь… Жизнь у меня, без базара, интересная, но в книгу — ни разу не попадал… Вдруг получится, вдруг потом знакомые прочитают… Вдруг эта книга Люське моей в руки попадёт! Интересно… Здорово!