— Кто это? — не вытерпел Ван.
— Это… Это одна дама, моя хорошая знакомая!
— Она замужем?
— Нет, она свободна.
— Она часто бывает здесь?
— Не знаю; я вижу ее здесь в первый раз.
Луис, очевидно, не хотел пускаться в подробности, и Ван больше не спрашивал, хотя ему страшно хотелось узнать о ней что-либо подробнее.
Дама кончила обедать раньше их, встала и ушла, бросив в их сторону на прощание улыбку и сделав прощальный знак рукой. Кому? Луису? А может быть, ему, Вану…
После обеда Луис, сделавшийся молчаливым, откланялся. Ван взял с него обещание, что он и завтра придет сюда обедать.
Плохо спалось Вану в этот день. Ослепительная красавица что-то ему говорила, куда-то звала и манила, и убегала от него; он стремился к ней, но его ноги точно к почве прирастали или свинцом наливались и не слушались его. Она опять звала, что-то ему кричала, но он не понимал ее, не мог догнать и жестоко мучился…
Наутро Ван проснулся поздно, с головной болью. Он вспомнил, что ему нужно идти разыскивать приятеля своего отца.
Вынув большую часть денег из саквояжика, он положил их в бумажник и спрятал его во внутренний боковой карман сюртука… «Кто его знает, — думал он, — что здесь за люди? Нужно быть осторожным!»
Он вышел на улицу, сел на рикшу и махнул рукой. Рикша побежал. Ван рассчитывал зайти в какую-либо контору, где его поймут, и разузнать о господине Цзинь — так звали друга отца.
Стоял ясный, холодный, осенний день. Проезжали мимо каких-то бульваров, и осенние, желтые, падающие листья кружились в воздухе. Так же кружились и мысли Вана… Но листья падали на землю и, попадая в какую-нибудь канавку или ложбинку, теряли жизнь и лежали неподвижно; мысли же не прекращали своего бега ни на минуту, не останавливались и не успокаивались, возвращаясь все к одному и тому же — к прекрасной иностранке…
Не раз рикша оглядывался на седока, ожидая его указаний, но седок молчал, и рикша опять бежал. Синяя куртка рикши с белой на ней цифрой 2546 на спине почернела от пота и плотно облипла, вырисовывая лопатки и выпуклые, сухие желваки мускулов…
Наконец, живой мотор остановился на Бэнде, около памятника погибшему Ильтису, и стал грязным полотенцем вытирать пот, струившийся по лицу: он решил, что его седок никуда не едет, а просто катается. Это часто бывает.
Господин Ван вышел из колясочки, заплатил и пошел в опустошенный осенью сад, вытянувшийся по берегу реки Хуан-пу. Но едва он сделал несколько шагов, как бравый индус-полисмен протянул руку и указал ему пальцем на доску, прибитую к столбику. На ней по-английски и по-китайски красовалась надпись: «Только для европейцев».