– Настя моя сестра.
– А моя хорошая знакомая. Я у них часто бываю.
– До свидания, тороплюсь я. – И, как бы сопротивляясь чему-то в себе, добавил: – Жена ждет, сынишка. Три года их не видал.
– Попей кваску на дорожку, как тебя...
– Василий.
– Да, да, Василий... вить мне Настя говорила. Память девичья. Постой, квасу принесу.
Василий выпил квас, ласково посмотрел на Соню и пошел прочь.
У мостка Василий оглянулся. Соня все еще стояла на крылечке и прощально махала рукой. Он тоже поднял руку...
Когда хуторок спрятался за раскидистой ветлой, Василий остановился, покачал головой, пожал плечами. Конечно, блажь в голову лезет. Скорей Машу увидеть, Мишатку!
Взглянул окрест – не будет ли еще дождя? – и быстро зашагал по травянистой обочине дороги, сбивая грязными сапогами дождевые капли.
Да, летний дождь не страшен путнику. Прошумел, прошуршал, отхлестал и – нет его! Глядь, на небе уже радуга красуется! Яркая, пестрая, веселая!
3
Маша кинулась Василию на шею, прижалась лицом к его холодной от дождевой влаги груди. Не плакала – прятала сгоравшие счастливым огнем щеки.
Василий на одной руке держал Мишатку, другой обнимал Машу и, улыбаясь, смотрел на отца и мать, вышедших вслед за Машей. Захар неуклюже топтался на пороге, ожидая, когда сын подойдет ближе к избе, а Терентьевна суетливо, на ходу осеняла крестом счастливую встречу.
По русскому обычаю, Василий поцеловал всех троекратно, и его первого пропустили в избу.
– Сымай картуз, умойся с дороги, я полью, – захлопотала, засуетилась Маша.
– Сейчас... мешок развяжу, гостинец достану Мишаку. – Он вынул несколько розовых петушков на палочках и два больших куска рафинада. – Держи, Михаил Васильевич! Подарок фронтовой, оттого и дорогой! – Василий ненасытно разглядывал лицо сына, теребя непослушные стриженые вихры. Потом торжественно извлек со дна мешка два кашемировых платка:
– А это, Михаил Васильевич, нашим мамашам! – Один подал Терентьевне, с другим подошел к Маше и накинул ей на плечи.
– И хозяину есть гостинец. Держи, батя, трубку!
Соседи уже подглядывали в окна, завистливо шептались. Терентьевна незлобиво прогоняла:
– Отдохнуть дайте с дороги, содомы! Завтра утром приходи да смотри!
Василий умылся, сел за стол. Мишатка, набегавшийся за день, задремал на коленях отца.
– Пей больше молока-то! Пей, сынок! Не смотри на нас, мы недавно поели, – уговаривала Терентьевна Василия.
– Да я и так горшок выпил! Как бы во вред не пошло.
Маша не сводила глаз с родного лица.
Уже смеркалось, когда закончили радостную трапезу. Огня не зажигали. Маша бережно подняла с колен Василия спящего Мишатку и отнесла на свою постель.