Уехать – значит бросить родину, пусть и малую. Ну как родину – если в поезде родился, то все рельсы мира – твоя колыбель, что ли? Нет же.
Назвать Чупов отчизной Саша не может, отец не местный. Мать местная, конечно, но в русском языке нет слова «материзна». Про дедов-прадедов Лена толком не знала, но, скорее всего, здесь они не жили. Как и деды-прадеды абсолютного большинства жителей абсолютного большинства городов страны.
Нет у нее ни фамильных ценностей, ни семейных склепов, ни незримых корней, уходящих в историю этой вот земли глубже, чем лет на шестьдесят. Так и ни у кого нет. Все у нас приезжие, переселившиеся, понаехавшие, вся страна такая и пол-континента. Значит ли это, что мы хуже коряков или пуштунов, семья которых тысячу лет безвылазно живет в облюбованной складке местности? Вряд ли.
У нас тоже корни, пусть и неглубокие. Эта земля наша. Теперь. Бросить ее – значит сдаться.
Сдаваться стыдно. Оставаться в таких условиях невозможно. Надо менять условия. Менять условия – значит бороться. А как бороться, если посадят или даже застрелят?
Это не выбор. Не должно быть у ребенка такого выбора. Родители должны решить за него или хотя бы обеспечить ребенку не крышу, так стеночку, о которую можно опереться.
Примерно этим я и занимаюсь, подумала Лена неуверенно. Занималась. Займусь. Ради Саши. Вместе с Иваном и Полинкой. Они ведь и впрямь ничего не боятся и пойдут до конца. Осталось понять, что такое конец в данном случае.
Зависит от того, кем и кому этот случай дан и с какой стороны мы на него смотрим.
С моей – понятно. Начиналось все с обиды на Митрофанова и на жизнь. Обида требовала, чтобы Митрофанов понял, как ошибся, а жизнь чтобы исправилась. Для этого требовалось, чтобы Митрофанов проиграл выборы или вовсе слетел с гонки, а Иван чтобы победил и начал налаживать сломанное и вычищать неисправимое. У Ивана почти не было шансов, что заставляло отчаянно сожалеть и горевать. Потому что Иван и ребята не такие, как Балясников, не такие, как Крутаков, не такие, как нынешнее начальство везде, и не такие, как среднестатистический избиратель, который пьет, курит, орет на детей, бьет их, любя, до полусмерти, смотрит говно по телевизору и слушает его по радио в машине, украшенной иконками и веселыми наклейками, презирает отсталых азиатов и толерастных гейропейцев, ненавидит американцев и заполняет шкафы и квартиры азиатскими, европейскими и американскими вещами.
Иван и ребята – другие. Если они победят, их нельзя будет купить, потому что им неинтересны купцы и их предложения, их нельзя будет испугать, потому что они просто не знают, чего надо бояться, их нельзя будет уговорить, потому что аргументы и доводы уговаривающей стороны будут звучать смехотворным бредом – как, не знаю, подумала Лена, меня в десятом классе пытаться купить билетом на концерт Кобзона. Этих «нельзя» хватит по крайней мере на полгода или год. За это время выживатели решат проблему свалки.