– Почему ты говоришь таким тоном, словно это сюрприз для тебя? – спрашивает дух.
– Может, потому что я удивлена?
Он пытается спрятать улыбку, но уголки рта все равно предательски тянутся вверх.
– Элайджа?
– Саманта.
– Спасибо за чай.
Теперь он действительно улыбается, впервые с тех пор как вернулся, и на щеках виднеются ямочки.
– Всегда рад.
Я отвожу взгляд, ощущая прилив раздражения. Какое право он имел возвращаться с этими двусмысленными жестами и шикарными ямочками и вновь вызывать у меня столько эмоций! Откашливаюсь и пытаюсь отвлечься:
– Ты так спокойно достал нужные подшивки, будто всегда знал, где они лежат. Когда ты успел изучить это место?
– Я провел здесь много ночей, когда помогал тебе решить вопрос с семейным проклятием, – отвечает он, листая старые газеты.
– О-о…
Внезапно вспоминаю тот день, когда в тайном кабинете бабушки предложила ему сделку и попросила помочь. Тогда я считала, что встретила самого раздражающего призрака на свете. Впрочем, мое мнение не изменилось. Я невольно хихикаю.
– М-м? – спрашивает он, поднимая голову.
– Нет, ничего, – отвечаю я, открывая подшивку. Воспоминания, отстаньте!
Следующие полчаса мы выискиваем статьи о «Титанике» и бегло их просматриваем. Кончики пальцев чернеют от старой краски и пыли.
– Так грустно, – говорю я. – Только что прочитала историю о женщине, которая после крушения добровольно легла в психиатрическую лечебницу, не желая больше даже говорить о том, что случилось той ночью. По слухам, ее преследовали крики людей, тонущих вместе с кораблем.
Элайджа кивает:
– Многих выживших мучили кошмары. Пассажиры, оказавшиеся в воде, больше пятнадцати минут молили о помощи, прежде чем началась гипотермия. Большая часть семей оказалась разделена во время эвакуации. Можешь представить этот ужас: сидеть в спасательной шлюпке и думать, что голос, зовущий на помощь, принадлежит родному человеку?
– Не могу. – Меня передергивает. – И не хочу, если честно. Но почему спасшиеся не помогли им?
– Некоторые хотели. В шлюпках рьяно спорили, не будет ли перегруза, если они вернутся за еще одним человеком. Одна лодка все же вернулась. Но слишком поздно.
Я придвигаю к себе очередную подшивку и пытаюсь проглотить застрявший в горле ком. Открываю первую газету, и свечи внезапно гаснут.
– Эла…
Не успеваю я произнести его имя, дух оказывается рядом и сжимает пальцами мое предплечье. Слышу, как в темноте чиркает спичка, и маленький огонек озаряет его лицо. Сердце в груди бьется, как птица в силках.
– Что, черт побери, это было? – шепчу я.
– Точнее «кто»? – поправляет Элайджа, зажигая свечи. – Я не увидел. Дух промчался мимо нас слишком быстро.