— Ты же гей, да? — спросил Хадсон у Тревора.
— Как ты догадался?
— Мне папа сказал.
— Хорошо. Потому что я и вправду гей. Надеюсь, тебя это не напрягает.
— Да вроде нет. Меня в школе называют геем, потому что два моих лучших друга — девочки. Как-то диковато, правда?
— Видимо, они имеют в виду — это что-то плохое. А это не так. Если только ты не стыдишься, что ты такой, какой ты есть. Жить с вечным стыдом — хорошего мало. Думаешь, ты гей?
Хадсон поглядел на меня. Тревор сказал:
— Я, скорее всего, сумею определить, гей ты или нет, только не на глазах у твоего отца. Так что, Дон, пойди-ка помоги своему приятелю выбрать наждачную бумагу. Как в старые времена.
— Ты гей? — спросил я у Хадсона, как только мы вновь сели в машину. Дейв, расположившийся на переднем сиденье рядом со мной, явно был удивлен этим вопросом, поскольку не слышал предшествующего обсуждения.
— Видимо, нет, — ответил Хадсон. — Дядя Тревор говорит — тут нельзя быть полностью уверенным, но он бы поручился, что я — натурал.
— Какие вопросы он тебе задавал? — Я сомневался, чтобы Тревор, несмотря на личный опыт, обладал должной квалификацией для определения сексуальной ориентации одиннадцатилетнего ребенка.
— В основном насчет того, кто мне нравится — девочки или мальчики. Я ему сказал. И он ответил: «Похоже, ты не гей». Он сказал, что уже знал, когда был в моем возрасте.
— Наверняка были еще какие-то вопросы. Вы разговаривали долго.
— Я хотел узнать, собирается ли он заводить детей. Вот почему и спросил насчет того, гей ли он.
— Ты бы хотел, чтобы у тебя были двоюродные братья-сестры? — поинтересовался Дейв.
— Да не то чтобы… На самом деле нет. Они же будут совсем маленькие — неинтересно. И они унаследуют этот хозяйственный.
— Настоящий бизнесмен, всегда и во всем, — заметил Дейв. — В семье больше нет внуков и внучек? Только ты?
— Ага. Но это неважно. Дядя Тревор продает магазин и переезжает в Сидней.
Я испытал нешуточное потрясение. Мало того что умер мой отец. Теперь еще и намечалась продажа семейного хозяйственного магазина — после того, как Тревор наконец стал его полноправным хозяином (к чему он стремился всю жизнь). И сам Тревор собирался уехать. Получалось, что у меня остается только одна причина для посещения Шеппартона — там оставалась мама.
— Думаю, я переберусь в Мельбурн, — объявила моя мать, настоявшая, чтобы мы остались на ланч, который представлял собой ветчину и салат из консервированной свеклы, консервированных ананасов и консервированной спаржи. Я объяснил Дейву, что Шеппартон славится своей консервной промышленностью. — Мне уже сделали предложение насчет дома, и я собираюсь его продать. Все равно Тревор съезжает, а для меня одной он великоват.