Очнулся я у самой сцены, в окружении беснующейся молодежи. Клуб был маленький. Его девизом могло бы стать «в тесноте да не в обиде».
Дальше пошло то, что впоследствии стало известно как «Рубеж», «Кошка», «Волчата», «День Рождения» и много того, чего я не запомнил. Помню лишь, что на этом микроскопическом пятачке уместились пятеро, Света слева, а Дрозд был крайний справа, и что они там вытворяли – так это нескончаемый драйв и рок-н-ролл, который никогда не умрет. Слов, как и положено, я не разобрал, но там было главное – ощущение жизни и невесомости.
Два часа пролетели как мгновение. Если в том подвале, вмещающем от силы человек сто, легко спрессовалось двести, то и время там спрессовалось соответственно. Весь в поту и выжатый как лимон я устало поднялся по ступенькам и присел на ближайшем подоконнике.
Через пятнадцать минут появился Дрозд.
– Ну как? – спросил он.
– Охрененно, – только и смог промямлить я устало.
– Вот так я и живу, – скоро в Москву поедем, потом в тур по стране.
Она отравляет ритмами изнутри.
Сутулится, супит брови, когда грустит.
Но если ты вдруг полюбишь её – умри.
Она тебе точно этого не простит.
Вера Полозкова
Гостья чувствовала себя как дома.
С короткой стрижкой, в военной рубашке цвета хаки, я узнал девчонку со сцены из клуба «Молоко». На ней были джинсы, подвернутые снизу. В руках та же самая гитара.
Она и тогда смотрела пытливо, но как будто немного смущенно.
Знакомьтесь, это Гаврош, – сказал Дрозд.
Я представился.
– Чем занимаешься? – спросила она.
– Да расчетами разными, компьютерными, – ответил я.
– Интересное дело. А мы музыкой.
– Я знаю. Я в «Молоке» был.
– И как тебе?
– Мощь!
– Приходи завтра в «Зоопарк»
– С удовольствием, спасибо!
Дальше она просто взяла первый аккорд. Что такое аккорд, лишь зажатые струны и движение правой рукой…
Я был неплохо защищен – скромен, старался держаться с достоинством. У меня были щит и кольчуга. Я мог послать хулигана или того, кто просит милостыню. Свои приемы для цыганок, милиционеров и просто дураков. То есть, я был вполне себе состоявшейся многослойной луковицей за семью печатями, приспособленной к выживанию в условиях современного мегаполиса. Но Гаврош хитрее таких смешных и неказистых приемов. Без хрипотцы, может быть, я бы еще и уклонился. Но с хрипотцой все сложнее. Она сразу и мягко отодвинула первый щит (тот который автоматически отвечает «нет» при попытке отжать жетон на метро). Ударив по струнам, она еще и поглядела в глаза. Да, в глаза. Сейчас ведь не очень-то принято смотреть в глаза. Это в метро я могу уткнуться в книгу, будто не замечая калеку, бредущего между сиденьями. А когда ты напротив, там, и она смотрит со своим извечным вопросом во взгляде. И бежать некуда, и уткнуться не во что – сидишь и смотришь, пока она будет обволакивать тебя, хоть и мягко, но довольно прочно, а самое главное, навсегда…