– Это я винова… – с Алисой мы заговорили одновременно.
Два переплетённых между собой голоса объединились, чтобы смягчить наказание.
Алиса всегда пользовалась своим положением старшей сестры, но сейчас она не пыталась сбросить вину на меня, и я приподнял брови от удивления.
Завтракали мы молча. Мама не требовала объяснений: она вообще ничего в тот день от нас не требовала. Когда она не сделала ни глотка из кружки с заваренным мной кофе, я понял, что всё действительно было плохо. Мама наказала нас недельной работой в саду. Если бы она сказала нам перерыть весь сад, мы бы сделали это без малейших возражений. Алису в качестве наказания мама заставила прочесть книги по школьной программе, меня же она об этом не просила, зная мою любовь к книгам. Чтобы по-настоящему наказать меня, нужно сжечь все книги в доме.
К концу недели ранка на коленке практически затянулась, стала гладкой и светло-розовой, но я не давал ей зажить. Всё время отковыривал корку, пока кровь не появлялась на пальцах. В тот жаркий день мне было легко и свободно, и я не хотел терять это чувство. Думая, что воспоминания сойдут вместе с зажившей раной, я не позволял ей затянуться.
Через несколько дней упорных работ в саду под палящим солнцем мама смилостивилась над нами. Отработав наказание, я мог не чувствовать вину, но она всё ещё жила у меня в душе. Я так и не понял, за что именно испытывал вину: за испорченную рубашку, за проявленную глупость или за мимолётное ощущение радости, которой не было места в нашем доме.
Однажды я сидел на крыльце, выходящем во внутренний двор, с раскрытой книгой на коленях. Мысли не могли зацепиться ни за одну напечатанную букву: я витал в мечтах, но механически перелистывал страницы. Я не заметил, как мама подсела ко мне. Она внимательно оглядела меня, задержавшись взглядом на разбитой коленке, и поджала губы. Когда она делала так, её лицо становилось озлобленным. Подсознательно я чувствовал, что сейчас она собирала все мысли, чтобы придать им форму. Форму, которую я беспрекословно должен буду принять.
Я рассказал маме о прогулке в парке, о новом друге и о его велосипеде, о зелёнке и о той минутной радости, которая посетила меня. Я говорил отстранённо и сухо, словно это всё случилось с кем-то другим, а я только фиксировал события.
– Ты помнишь, что случилось с Икаром?
Я молча кивнул. В моей жизни был период, когда я с утра до ночи зачитывался мифами Древней Греции.
– И что же с ним случилось, Матвей?
Назидательный строгий голос не сулил ничего хорошего, поэтому я заранее заготовил несколько ответов, чтобы парировать любое нападение в мою сторону. Мама, словно самолёт, пикировала, не боясь задеть меня железными крыльями. Мне оставалось только зажечь сигнальные огни и надеяться, что обойдётся без жертв.