Утром, глядя в окно на убегающие вдаль километры, ее пронзила мысль – куда она едет? Как могла бросить сына? Надо было хватать его в охапку и бежать. Будто затмение нашло, представила, как ночует на улице с ребенком и запаниковала. Испугалась. Кто там говорил, что трусость самый страшный порок? Да нет, не от трудностей она бежала в таком смятении, а от мысли, что Людмила Ивановна правду ей сказала, про отца-то. Никак в голове у нее не укладывалось – неужели отец так мог поступить? Или придумала старая мегера все? Или… или Костя ей так сказал, чтобы оправдаться, зачем уродину в жены взял? Да нет, не мог он такое придумать: ведь видел, что мать не в восторге от его внезапной женитьбы, наоборот, должен был уверять, что любит жену, какая б ни была. А вот если права свекровь, то многое тогда понятно становится: и внезапное появление его в доме Шадриных, и настойчивость с какой убеждал в любви своей: и в грехах каялся и на операцию обещал денег заработать, о чем потом и не заикался даже…
«Да… невеселый расклад у тебя получается, Юлия Петровна», – горько усмехнулась она и сунула ноги в так и не просохшие за ночь кроссовки.
Проводница, уже не спала: двери в служебное купе нараспашку стояли. На вопрос скоро ли будет следующая станция, удивилась.
– Ты ж вроде до конца ехать собиралась? Вот люди, сами не знают чего хотят. Аль случилось что? – внимательно посмотрела она ей в лицо. – Деньги не верну, не надейся. Я и так рискую, сажаю тут вас по доброте душевной, а они тут начинают…
– Мне вернуться надо. Обратно. Я…
– Ну надо так надо, – пожала плечами проводница, – только не реви. Вон уж и глаза на мокром месте. Ты чего это? Ну-к, зайди. – Она взлохматила надо лбом коротко стриженные травленные перекисью волосы, потом налила кипяток в стаканы, выставила сахар, пакетик печенья, нарезанные ломтиками хлеб и колбасу.
Юля осторожно присела на краешек сиденья. От запаха еды рот наполнился слюной, в желудке заурчало.
– Бери, не стесняйся, – подбодрили ее. Она осторожно взяла бутерброд и хлюпнула носом.
Проводница посмотрела на нее, но ничего не спросила. Много их ездит, у каждого своя история, всех в душу пускать – сердце выгорит. У самой жизнь, как в сериале.
– Сейчас Елец будет – город маленький, а вот через сорок минут уже Липецк. Вот там и сойдешь. Да в кассу не суйся, денег-то нет совсем? Иди к проводникам, кто-то да посадит, главное, понастойчивей будь, – проводница встала и принялась собирать еду, показывая, что сеанс благотворительности кончился.
* * *
На улицах города было сухо и чисто, ярко-зеленая травка лезла из-под земли, почки на кустах набухли до последней стадии созревания – вот-вот лопнут. Всего-то на несколько сот километров южнее, а какая разница! Но солнце хоть и светило ярко, но почти не грело, ноги в мокрой обуви подмерзли, и Юлю стал колотить озноб. Хотелось залезть в тепло хоть на пару минут, и она быстро пошла вдоль улицы, выискивая глазами магазин. И тут взгляд ее упал на табличку «Выставочный зал». Секунду подумав, Юля потянула дверь на себя и вошла в просторный пустой вестибюль.