* * *
Нинка, как обычно, стояла в дверях, даже не расстегиваясь. Совсем на меня не похожа. А вот Арсений точь-в-точь я.
– Пап, сегодня Сеньку сразу после садика к тебе привезу, ладно? А то у нас с Вадиком ужин с клиентами.
Я кивнул, шагнул к ней, но как-то неловко вышло. Дочка отстранилась, может бессознательно, но отстранилась. Я кивнул еще раз и ушел в комнату.
– Пап, подожди!
Я сначала обрадовался, думал, что обнять спешит, а она все так же в дверях стоит.
– Пап, мы в бабушкиной квартире вещи разбирали, а там целая стопка твоих писем. Тебе привезти?
– Каких таких писем, Ириш?
– Да я не помню, но все старые. Тебе адресованы. От Зои Ивановской, кажется.
– От Зоси, может? – тихо спросил я, а сердце ухнуло в пятки.
Значит, писала? А мамка спрятала? Все Зосины письма, которые я получил, у меня хранятся. Ни одного не пропало.
Что ж за наваждение-то такое. Повсюду Зося.
– Да может и от Зоси. – Нина не придала этому значения, – Ладно пап, до вечера.
Смотрел на часы, а там уже шесть. Нины все нет, на улице все темнее и темнее. Садик-то от меня недалеко совсем. Может, в пробку стали? Я сидел и беспокойно грыз ремешок часов дедовых. Всегда так делал, когда волновался. Встал я, собрался, да и пошел к садику. Ну, если разминемся, так ничего страшного. У Нины ключи от квартиры есть, дома меня подождут.
Зашел в садик, никогда там не бывал. С трудом доказал, что я Сенькин дед. Поднялся в группу, а там мой оболтус сидит, куртку натягивает, да и с девчушкой болтает.
– Сейчас бабуля тебе покажет еще раз, как правильно! А то ты совсем разучился, Сенечка!
Перед девчушкой на коленях, ко мне спиной, сидела седовласая женщина. Она аккуратно подхватила тонкими пальцами красные шнурочки на ботинках Сени. А на мизинчике у нее колечко мелькнуло. С маленьким голубым камешком. Я к стене отшатнулся, лицо руками закрыл да и затрясся. Расплакался.
Сенька подскочил с испугу, за ноги меня обнял.
– Деда, ты чего, деда?
Я отнял руки от лица. Женщина встала, удивленно глядя на меня. Глаза голубые, а в них все тот же огонь. Светлый огонь, огонь самой жизни. Она побледнела и присела на детский стульчик. Такая же тонкая и изящная. Такая же моя. Я это сразу почувствовал.
– Бабуля? – девчушка принялась ее обнимать. Они с Сенькой удивленно переглянулись.
– Леня, – ни о чем не спрашивая, проговорила она.
– Зося, – произнес я имя, которое не произносил вслух больше тридцати лет. И будто бы мигом растаяло это время. Она стоит передо мной на вокзале. Ей шестнадцать, тонкую шею обнимает теплый шарфик, распущенные волосы треплет ветер, а в глазах стоят слезы.