Когда о паспорт стукнула печать, Люся невольно подпрыгнула от радости: «Пустили! Не вычислили!». И вот уже автобус катит по чужой земле. Асфальт, правда, был совершенно привычным, да и снег за окном шел белый, а не зеленый, там, или фиолетовый.
От вокзала шли по широким улицам, уставленными высоченными стеклянными офисами – таких Люся уже навидалась, поэтому жадно всматривалась в любые мелочи, делающие одну страну отличной от другой. За полчаса поняла, что чуть-чуть отличаются только человечки на светофорах и очень удивилась. Ей-то казалось, что тут по улицам чуть ли не инопланетяне должны ходить.
В Старом Городе Люся прыгала от счастья и не могла удержать восхищенных возгласов, рвущихся из груди. Башенки, булыжная мостовая, домики с островерхими крышами – сказочней места стоит еще поискать. А тут они вышли на главную площадь. А там елка, сверкающая, искрящаяся, вся усыпанная алыми сердечками и огромными шарами. Тихая музыка, уносящая к романтическому и манящему средневековью, стеклянные ангелки на полках ярмарочных лотков, теплые шарфы, носки, перчатки и стойкий запах пряного клёга. У Люси разболелись щеки от чуть безумной нестираемой улыбки. В груди все горело, а в голове было удивительно ясно и пусто. Никакого привычного клубка мыслей. Только что-то безбрежное, ослепляющее.
Когда оказалось, что из окошка отеля видно площадь, Люся почему-то расплакалась. Ей не верилось, что столько счастья может выпасть одному человеку. А больше всего не верилось, что этот человек именно она – сельская Люся.
Всю ночь она просыпалась и то и дело подходила к окошку. Смотрела на мягкие хлопья снега, укрывающие пустую площадь, на башню ратуши слева от отеля, на окошки напротив – в одном из них виднелись фарфоровые куклы в разноцветных платьях.
Не смотря на то, что спала Люся мало, весь следующий день сапоги ее словно превратились в сапоги-скороходы. Они носили ее по холмистым улочкам так быстро и так стремительно, что усталость за ними не поспевала. А когда вечером на площади совершенно по-русски начали петь отрывки из любимого Люсиного мюзикла, она чуть не подавилась горячим и чуть кислым клёгом. Почувствовав, что что-то внутри нее неумолимо растет и ширится, она вдруг с удивительной ясностью поняла, что значит фраза «распирает от счастья».
Когда автобус уже вез Люсю обратно, она прятала нос в купленный на площади шарф, и воровато оглядывалась, словно боясь, что кто-то поймет, что она увозит с собой часть совершенно нового мира.
Уже весной, когда выпускные экзамены подобрались ужасающе близко, Люсина подруга вдруг объявила: «Собирайся, через неделю будем в Стокгольме».