— Да кто их разберёт. Может, какие-то личные тёрки?
***
Весна — пора ебанутых. Хотя в Вудлоуне каждый день — карнавал пиздеца, но всё-таки весеннее время на этом карнавале гордо выступает в начале шествия. Не знаю, может, меня просто в детстве прокляла болотная ведьма, завещав, что каждую весну в моей жизни будет твориться какая-то дичь, а жизнь будет рассыпаться как карточный домик.
Мы с ребятами медленно бредём по парковке, пиная подвернувшуюся под ноги банку от содовой. Мартовский воздух всё ещё холодный, но сквозь него уже пробиваются солнечные лучи и характерный весенний запах, что заставляет меня поверить, что мы не совсем ещё катимся в Ад. Мы останавливаемся у заднего входа в супермаркет, и Фэйт протягивает каждому по сигарете из помятой пачки. Дым расползается в уже становящихся розоватыми от закатного света лучах. Я курю одну сигарету, вскоре беру вторую, и когда подпаленный фильтр уже начинает обжигать пальцы, нервно смотрю на часы.
— Странно, — хмурится Кайл, — разве у него не должен быть короткий день?
— Сегодня среда, — Фэйт задумчиво клацает по экрану телефона, чтобы убедиться в сказанном, — он всегда заканчивает в четыре по средам. Пойду посмотрю.
Она скрывается в дверях супермаркета и через несколько минут выходит ни с чем.
— Кэрри сказала, что Тома не было на работе сегодня, — она пытается сохранять рациональное спокойствие, но я слышу, как её голос дрожит.
Мы идём вперёд по грязным улицам и ведём бессодержательную беседу. У нас в компании есть хорошая привычка — не делать никаких выводов, пока не убедишься в основаниях для них. Другие бы могли подумать что угодно, особенно учитывая те варианты неприятностей, в которые мог бы вляпаться Том, но если бы мы делали это каждый раз, когда случаются какие-то странные обстоятельства, то у нас уже не осталось бы нервных клеток. Поэтому мы уверенным шагом направляемся в сторону его дома, чтобы всё разузнать. Правда я бы соврал, если бы сказал, что не волнуюсь. У меня в животе будто бушует песчаная буря — настолько я на измене. Знаете, если бы речь шла о простом малолетнем распиздяе с большой и искренней любовью к крэку, то прогнозы были бы весьма однозначными — чувак либо объебался так, что не нашёл в себе сил дотащить себя до работы, либо и вовсе передознулся к чертям собачьим. Но речь идёт о Томе. О человеке, которого мы ни разу не видели обдолбанным. О человеке, который ни дня в своей жизни не прогулял даже самую дерьмовую из всех своих работ (а его подработки по уровню хуёвости не могли бы соперничать даже с вакансиями для нелегалов). Поэтому я действительно не знал, что такого должно произойти, чтобы Томас Найк так проебался.