Но глаза Дастина, когда он говорит, словно тухнут – похоже на медленное угасание умирающего фонарика. Как будто в его лице забыли заменить батарейку. Подобную пустоту можно заполнить только страданиями и борьбой, и я-даже-не-знаю-чем… грандиозностью всяких штук. Дерьмовонью жизни. И ни штуки, ни дерьмовонь не найдешь, завтракая блинчиками. Боль важна. Не быстрые машины, громкие слова и сказочные истории в экзотическом антураже. И конечно, не какой-то француз-поджаренный-на-солнце-сенсей-слуга-мазафакер.
Наверное, я хочу сказать, что научилась принимать свою боль как друга, какую бы форму она ни принимала. Потому что знаю: лишь она стоит между мной и самой жалкой разновидностью человека – Безликими.
Так, начинаю нервничать из-за поднявшейся суматохи, потому вот тебе последнее о моей полуслепоте: я никому не говорила.
До связи,
Мэри Ирис Мэлоун,
диковинный циклоп
Арлин в обнимку с деревянной шкатулкой, источающая аромат букета-ассорти «Ранняя пташка», и я, погруженная в думы о мотивах злых мачех, сидим возле трассы «I-55» и наблюдаем, как «Грейхаунд» отряхивается. (После поспешного торможения Карл выпроводил всех из автобуса, а сам едва ли не по колено погрузился в нечистоты, копившиеся, наверное, не меньше недели.)
Убираю дневник в рюкзак и осмеливаюсь осмотреться. Попутчики пялятся на меня не просто злобно, а буквально испепеляют взглядами: ультрамодная семейка из четырех человек в одинаковых рубашках-поло, мучительно уродливая блондинка под два метра ростом, два неистово спорящих японца, Джабба Хатт (на его лице вся боль научной фантастики), молодые британцы, похожий на персонажа Толкина пацан, Пончомен и многие-многие другие. Они болтают по мобильникам, бормочут себе под нос, и каждый зол на меня за прерванную суперважную поездку в Куда-то-ляндию.
– Ты ведешь дневник путешествий, милая?
Душка Арлин, царица Арета моей Одиссеи, крепче сжимает пальцы на деревянном ящичке. Сумку она оставила в автобусе, но не его.
– Прости, – краснеет она. – Я заметила дневник, но не стоило любопытствовать.
– Нет, что вы. Это… письма, наверное.
Арлин кивает, и на секунду я думаю, что этим все и закончится.
– Кому? – спрашивает она.
Я вздыхаю, глядя на трясущийся автобус:
– Вы не поверите, если скажу.
Арлин прочищает горло в таком стариковском стиле, что непонятно, то ли это смех, то ли кашель, то ли предсмертное бульканье.
– Хочешь услышать, куда я направляюсь?
Обрадованная сменой темы, киваю.
– В Независимость.
– Свободные земли, – шепчу я с улыбкой.
Она вроде смеется, но как-то невесело:
– Это городок в Кентукки. Там живет мой племянник со своим… со своим бойфрендом.