Уолт тычет бутылку палкой, мучая бедное насекомое.
– Накинь двадцатку, малышка, и договорились. – Я опускаюсь на корточки и лезу в рюкзак за деньгами, а Снеговик над моей головой продолжает: – А ваша малышка умеет торговаться.
К щекам приливает кровь, и я радуюсь, что моего лица сейчас никто не видит.
Получив билеты, мы пробираемся к стадиону. От Уолта буквально фонит восторгом, что стоит каждого только что потраченного пенни.
Бек вдруг рукой останавливает нас возле бронзовой статуи:
– Есть мысль. Если вдруг кто-то потеряется, давайте договоримся встретиться здесь. Возле статуи, хорошо? Назовем это местом рандеву.
Я показываю билеты:
– У нас есть номера сидений, могли бы встретиться там.
Бек красноречиво смотрит на Уолта, потом вновь на меня:
– Я просто подумал, что так будет немного… проще, понимаешь? И веселее. Вроде как.
Я вспоминаю матч, на который как-то ходила, и как потом бешеная толпа рвалась к машинам, лишь бы успеть обогнать пробку… Гляжу на Уолта – он болтает бутылку с мотыльком, совсем выпав из реальности, – и понимаю, что Бек прав.
– Да, отличная идея. Уолт?
– Эй, эй.
Он не отрывает глаз от бутылки. Мотылек внутри нервно хлопает крыльями и бьется о пластик.
– Уолт, посмотри на меня, приятель, это важно. Видишь статую? – Уолт следит за моим пальцем, указывающим на бронзового бейсболиста. – Если заблудишься или отстанешь от нас, иди прямо сюда, хорошо? Прямо к… – я читаю имя на табличке, – Теду Клюшевски.
Бек похлопывает его по спине:
– Клюшевски равно рандеву, Уолт. Запомнил?
– Да, – уверяет Уолт, возвращаясь к мотыльку. – Я запомню рандевувски.
Широко распахнув глаза, улыбаюсь Беку – мол, нет, ты видишь, какой он потрясный? Бек отвечает тем же.
– Думаю, мы все запомним рандевувски.
Мы минуем ворота и по стрелкам идем к своему сектору. Повсюду продавцы – хот-догов, пива, арахиса, – а у одного парня к шляпе приклеено полдюжины пустых пивных бутылок. Только мы останавливаемся возле нужного ряда, как Уолт вручает Беку мотыльковый саркофаг, говорит:
– Туалет. – И, вскинув указательный палец, исчезает в мужской уборной.
Бек подносит бутылку к лицу и щелкает по пластику, проверяя, жив ли мотылек.
– Фиксируй, – мрачно предлагаю я.
Он смотрит на телефон:
– Время смерти – четыре пятьдесят две.
– У бедняги не было шансов. – Я приседаю, чтобы затянуть липучки на кроссовках, а поднявшись, вижу восторженный взгляд Бека и кручу ногой: – Magnifi que, non?
– Oui. Et… Как там по-французски «старые»?
– Vieilles. И да, они старые. Но я люблю старье.
Судя по его взгляду, Бек еле сдерживает смех: