«Но-о-о-о!»
Лев скачет. Она держится руками за его гриву. Лев бежит и рычит.
«Тпру!» —останавливает его Лёлишна и под гром аплодисментов спрыгивает на землю.
Но вдруг один из львов бросается на маленькую дрессировщицу. Она стреляет из обоих пистолетов. Грохот. Дым.
— Лёля! — слышит вдруг она голос дедушки. — Что там за дым? Что горит?
Дым шёл из духовки — горело мясо.
Лёлишна вытащила кастрюлю, раскрыла окна и полотенцем стала выгонять дым.
Такое с ней случилось впервые, и она, конечно, расстроилась. Во-первых, просто жаль мяса, во-вторых, она вообще не любила, если что-нибудь получалось не так, как надо.
И ещё она вспомнила, как на днях рассердилась на дедушку за сгоревшую рыбу.
— Вот, — виновато произнесла внучка, когда он вышел на кухню, — размечталась и прозевала.
— Бывает, бывает, — улыбаясь, сказал дедушка и уточнил: — Со всеми бывает. А о чём размечталась?
— Да так, — уклончиво отозвалась внучка, — о разных разностях.
Но дедушка не уходил. Он стоял в дверях, словно пришёл за чем-то, а за чем именно, забыл.
Лёлишна срезала с мяса горелую корку.
Помявшись, дедушка спросил:
— Видимо, этот случай с Виктором подействовал на тебя? Быть дрессировщиком — занятие, как ты поняла, не из безопасные? Ничего в нём привлекательного, конечно, нет?
— Что ты! — вырвалось у Лёлишны. — Это так здорово!
— Но ведь в перспективе — их обязательно едят. Укротитель ошибается один раз в жизни, ты ведь слышала? И потом… девочек-дрессировщиц не бывает.
— Не было, ты хотел сказать?
— И не будет. Кстати, — напомнил дедушка, — мне ведь нельзя волноваться. У меня, и ты это хорошо знаешь, больные нервы.
— Волнуешься ты напрасно. Ни в какие дрессировщицы никто меня не возьмёт, — грустно проговорила Лёлишна. — А нервы мы тебе вылечим.
— Ты должна дать мне честное слово, — попросил дедушка, — что ты забудешь о всяких там хищниках вроде львов! Я жду!
— Я не могу дать такого слова, — тихо, но твёрдо сказала Лёлишна, — потому что я ещё ничего не знаю.
— Хо-ро-шо! — почти крикнул дедушка. — Поступай как хочешь! Но учти: я не пе-ре-жи-ву! А если переживу, то с никуда не годными нервами. Налей мне валерьянки. Тридцать четыре капли — норму и сверх нормы ещё… столько же. Я ложусь. Мне плохо.
И дедушка лёг на диван с таким видом, словно Лёлишну уже ел лев.