Альвы умирали и раньше, но никогда — от старости. Оттого было вдвойне больно.
«В бога людей можно верить или не верить, но он есть. Я убедился…»
Что ты видел, отец? Что именно тебя убедило?
Князь крепко подозревал, что на постижение этой истины у него может уйти вся жизнь, и приоткроется она лишь перед самым концом, когда не останется времени поделиться откровением. Когда настанет пора идти туда, откуда оное откровение происходит.
Согласно священной книге, бог создал людей из земли. Потому погребение было не огненным, как принято у альвов. Отца похоронили скромно, водрузив большой деревянный крест, сверкавший свежеоструганными поверхностями. «Потом, княже, как могилка просядет, поставишь каменное надгробие, — нашёптывал кто-то. Ах, да, князь Меншиков, и он здесь… — И эпитафию на камень закажи, чтоб сразу было видно — упокоился тут достойный… альв». А князь, слыша всё, понимая всё и делая то, что полагалось делать, никак не мог забыть комок холодной земли, что первым бросил на опущенный в яму гроб отца. Глинистые крошки пристали к ладони, которую он так и не отёр платком.
Как жить, зная, что смерть неизбежна? Почему люди не теряют надежды?
Это нужно понять. Ведь остаткам народа предстоит жить здесь столько, сколько пожелает непостижимый бог людей. Жить и умирать, согласно установленному им закону, обязательному для всего живого.
Немного опомнился он только по возвращении во дворец, когда отправил беременную супругу под присмотром матери и сестры в отведенные их семье комнаты. Но не успели сыновья, потрясённые смертью деда не меньше него самого, что-либо сказать, как дверь со стуком отворилась.
Государь.
Завидев этот живой монумент, повыше любого альва, опиравшийся на массивную дубовую палку, мальчики учтиво поклонились и, повинуясь жесту императора, ушли в комнаты.
— И ты, Данилыч, иди с богом, — государь, полуобернувшись, хмуро сказал это торчавшему за его плечом Меншикову.
«Человек с двумя лицами», скрывая недовольство, поклонился и покинул гостиную, закрыв за собой дверь.
— Государь, — снова поклонился князь, изящным жестом указав на обитый парчой богатый стул. — Прошу.
— Благодарствую, Михайла Петрович, — его величество грузно осел на мягкое сидение и бросил на колени чёрную треуголку с тонким галуном. — Царствие небесное батюшке твоему. Светлейшего ума был князь Пётр Фёдорович… Что матушка твоя?
— Держится, государь. Матушка всегда была сильна духом.
— Ведомо мне, что сестрица твоя из Европы вернулась. Верно ли сие?
— Верно, государь. Сестра, её воспитанница-сирота, и пятеро воинов из её… полка.