Альвийка была потрясена. Она решительно не понимала, что происходит.
А государь молчал. Глядя ей в лицо, молчал, с каждым мгновением делаясь всё серьёзнее. Но тяжесть его взгляда постепенно смягчалась отблеском непонятной надежды.
От этого человека исходила огромная душевная сила, какую всегда излучал отец. Но у отца эта сила была спокойной, холодной, рассудочной, а здесь… Самый точный образ — приближающаяся гроза со шквалом.
Раннэиль всем существом, всею душой ощутила: ему сейчас достаточно позвать, даже пальцем поманить — и она пойдёт за ним куда угодно. Чтобы просто отвести взгляд, благопристойно опустив глаза долу, пришлось сделать невероятное усилие.
О чём в тот миг думал он, княжна даже не пыталась угадать.
— Благодарю вас, принцесса, — сказал он, явно что-то решив для себя. — Прошу вас не избегать появления при дворе.
— Я не говорю по-русски, мой государь, — княжна потупила взгляд — пусть думает, что от сознания вины. — Мне затруднительно будет общаться с вашими подданными.
— Так учитесь, — усмешку государя можно было бы расценить почти как дружескую. — Братец ваш весьма в том преуспел, чего и вам желаю. А пока… Пока извольте вернуться в свою комнату, принцесса. Холодно здесь.
— Мне доводилось спать на голой земле, завернувшись в плащ, мой государь, — вздохнула княжна, пряча в глазах грустную насмешку. — По сравнению с немецкими лесами здесь вполне мило и уютно.
— Экая вы… колючая, — её слова явно развеселили государя, вместо того, чтобы прогневать. А затем он добавил, сменив тон на серьёзный. — Ступайте к себе. Завтра жду вас вместе с матушкой и братом.
Что ей оставалось делать, как не склониться со всем почтением, и подчиниться?
И только в комнате, заперев дрожащими руками дверь, она осознала кошмар своего положения. Раннэиль, княжна дома Таннарил, кристально ясно поняла, что никуда ей не деться от этого странного, непонятного человека. Что она не только готова умереть за него, как вернейшая слуга за своего господина, но и разделить с ним жизнь, как женщина.
Она ждала, что осознание немыслимого пригвоздит её ледяным клинком ужаса на этом самом месте, но случилось ровно наоборот. Словно мозаика сложилась, тем единственно возможным порядком, который превращает её в целостную картину.
На неё неведомо откуда снизошло основательно подзабытое спокойствие. Мол, раз уж изменить ничего нельзя, какой смысл метаться в попытке перехитрить богов? Нужно, приняв их волю, использовать это обстоятельство со всей возможной выгодой для себя и для народа.
Брат говорил, что супруга государя в опале — попалась на измене. Если это правда, то перед княжной Раннэиль открывается весьма заманчивая перспектива. Альвийская мораль не допускала внебрачных связей, у них не было даже понятия такого — «фаворитка». Но всё однажды случается в первый раз, не так ли? Высшие осудят её. Пусть. Она послужит своему Дому и народу так, как посчитает нужным. Разве отец не учил её, что личное, оставаясь личным, всегда должно служить общественному?