…Луи они нашли возле Мориса. Как Хряка тогда (который неизвестно, жив ли ещё) — подсказала неуместная память. Словно повторялся дурной сон. Рыцарь стоял на коленях над вдавленными в землю останками и беззвучно плакал. Он знал, что они рядом и тоже скорбят, но не обернулся.
Лопух прошептал: «Пойдём, мы с ним потом поговорим».
Иногда человека следует оставить наедине со своим горем. Чтобы он мог принять его как нечто свершившееся и необратимое. А приняв, по возможности отомстить. Хряк доказал — это будет лучшим способом почтить память погибшего.
Всё в том же подавленном состоянии повернули к деревенской окраине. У первых, уже натянутых палаток им вновь встретились милорд Штрауб с господином Аргустом. Эти спорили. В полголоса и сквозь зубы. Шрам отвлекался, раздавая приказы и следя за тем, как укрепляют командирский шатёр. Маэдо интересовали лишь его собственные заботы, с которыми он лез к командору. Оба злились и оба прилагали усилия, чтобы не показать того окружающим.
«Они оглушены случившимся ещё сильнее нас. Они не знают, что делать».
Надежда на командование, держащее ситуацию под контролем, истаивала как дым на ветру. Но ни маэдо, ни в особенности мэтр Кроули, насколько Юлиан успел узнать их, не пожелают отступить. Поспорят, поругаются и двинутся дальше. С осторожностью — ещё большей, ещё пущей! Погоня за неведомым продолжится. А что в конце? Ведь когда-то он должен будет настать этот конец.
Стражник вздохнул, ощущая содранную даже через перчатки кожу на ладонях. Лопух посмотрел на него и ничего не спросил. Следовало разыскать Догвиля, выяснить об их размещении. Чем скорее удастся упасть и уснуть мёртвым сном, тем лучше. Ни о чём другом думать не получалось.
Вечерело. Налетающий порывами ветер взялся швырять липкую морось. Мир окунулся в тусклые тона. Из деревни доносились завывания осмелевших собак, в оконцах теплились огоньки лучин. Но никто из местных так и не показался. Чуть оживлённее было в походном лагере, разбитом на поле недавнего боя. Всхрапывали лошади. Меж палаток горели костры, витали запахи приготовляемой пищи. В полумраке, спотыкаясь на кочках и обходя поваленный древесный силуэт, бродили понурые фигуры.
Там же в отдельном шатре, прикрытые сверху плащами, лежали девять неподвижных тел.
Город застыл, будто выпал из общего потока жизни, да так и остался ветшать на голой отмели посреди Великой Реки Времени. Рассыпались в пыль слагающие его камни, а в памяти людей забылись даже мифы об эпохе, когда он ещё был обитаем.
Тогда, в глубокой древности, всё произошло в одночасье. Город умер… С тех пор никто не переступал границы, очерченной Старым Лесом. Никто не тревожил того, что должно было упокоиться. Лес следил. Он терпелив, ему некуда спешить. Прошёл бы совсем недолгий срок (в сравнении с уже минувшим), и Он полностью стёр бы ещё остававшиеся на виду руины. Похоронил навеки их злое сердце, что продолжало биться, хотя всё прочее обращалось в ничто. Однако слепой случай (или же нечто большее) распорядилось иначе.