Дан давно ждал этой новой встречи с боярыней Борецкой, посадником и тысяцким, но не думал, что тысяцкий сам придет к нему.
Пока тысяцкий со своими двумя сопровождающими вышагивал по двору, Дан успел подметить, как он быстро срисовал взглядом все, что происходит на подворье, и не просто скользнул поверху, а именно срисовал — что где лежит, сколько и кто, где и как стоит.
— Забавно, — подумал Дан. — За кого же он меня принимает? И что за провожатые у него? — Следующие за тысяцким двое крепких мужичков — тоже с закрученными, как у тысяцкого и Домаша, в косички волосами и бородой, с цепкими взглядами, больше походили на бывалых волчар-спецназовцев будущего, чем на обычных вояк. Коими они, по идее, должны были быть.
— Мы, тут, прогулялись пехом до посада, — сказал тысяцкий, весело блестя глазами, — удивили людей новгородских. — . И поинтересовался у Дана: — В дом пригласишь?
Дану резко поплохело от этого вопроса. Мало того, что боярин из ближнего круга Борецкой через весь Новгород пешком — не конно, а пешком! — к нему приперся… И все соседи это видели и теперь замучают Домаша вопросами… Мало того, что теперь сам Домаш Дану плешь проест из-за того, что новгородский тысяцкий явился к нему не как должно, а своими ногами по деревянным мостовым пришел… Так еще и это. Куда приглашать-то? Ведь домом, пока, Дану служил сарай, где стоял гончарный круг и где работал Вавула. Вернее, часть этого сарая, отгороженная от гончарного круга и клетей с сырой посудой… Туда воеводу не пригласишь. К тому же в этом сарае спал еще и Лаврин. Слава богу, второй из учеников Дана, Зинька, был новгородцем и ночевать бегал домой. Конечно, в дальнейшем Дан планировал приобрести себе какой-нибудь сруб, но это, туда, ближе к осени. А сейчас… Куда приглашать-то тысяцкого?
Однако развиться комплексу неполноценности у Дана не дал сам тысяцкий. Он снова улыбнулся и произнес: — Хотя, нет. Давай-ка, лучше, сядем прямо тут, на солнышке.
Дан, разумеется, был только «за».
Крякнув и попридержав висевший на поясе, на желтом поясе, меч — естественно, куда же воеводе без меча, дылда-тысяцкий уселся на бревно-завалинку у сарая.
— Садись, — хлопнул он рядом с собой широченной, похожей на лопасть весла, ладонью по отполированной долгими сидениями коре бревна. — Говорить будем… — И после небольшой паузы добавил: — Видишь, послушал твои слова, подобрал себе подручных. — Он кивнул головой на следующих за ним по пятам людей. — Посидите, пока, там, — махнул он рукой сопровождающим его мужичкам, указывая на бревна возле навеса с печью для обжига, навеса, в случае чего быстро превращаемого в закрытое от дождя и снега помещение.