— Это то, что вы сейчас имеете, — на миг задержавшись, произнес Дан и нарисовал щепой на земле буквы кириллицы, затем поверх их провел черточки-титлы, переводившие буквы в разряд цифр… — к досаде Дана, новгородцы цифр, как таковых, не знали и пользовались, вместо них, буквами кириллицы с черточкой — титлом поверху. Каждая буква соответствовала определенной цифре, вернее, почти каждая буква… Это доставляло, поначалу, Дану массу неудобств, но пришлось приспособиться и делать все расчеты по-новгородски. Как и тогда, когда он на подворье Домаша говорил с Василием Казимером, новгородским тысяцким. Впрочем, для себя Дан, все равно, переводил все расчеты в привычные, так называемые «арабские», цифры. А на любопытные вопросы Семена, Вавулы и Зиньки — лишь Домаш не стал ничего спрашивать, только посмотрел, как Дан считает и одобрительно хмыкнул, мол, быстро — отвечал, что это такие цифры и научился он им далеко на юге, где жил одно время… — А, вот это, — сказал Дан, — то, что вы будете иметь, работая на нас, — и Дан нарисовал рядом с первыми двумя буквами-цифрами две другие буквы-цифры. — И это самое меньшее!
Яким и Перхурий настороженно уставились на нарисованные Даном закорючки. Дан видел, как моментально разгладилось хмурое лицо Перхурия и преобразился в большого ребенка Яким. А, из-за плеча Якима, как завороженная, уставилась на букво-цифры его жена, держа в руках полный жбан.
Дан улыбнулся и, засунув щепу, которой рисовал, назад под бревно-завалинку, громко попросил: — Можно кваску?
Женщина, смотревшая на цифры, вздрогнула и подняла голову. Ясноглазая, с сеточкой мелких морщин возле глаз, с выбившейся из-под цветастого платка русой прядью… — В молодости была очень красивой, — непроизвольно отметил Дан. — Хм, в молодости… — Он вспомнил, что понятие «молодости», к которому он привык в 21 веке, и молодость в нынешнем Новгороде — существенно различаются. — Ей и сейчас-то, вероятно, не больше 27–29, — мелькнула мысль в голове Дана, — и я не моложе ее, хотя и выгляжу другим.
— Подружья моя, — поспешил представить свою половину Яким, — Милена, и старшой мой — Павел.
— Кружки, — сказала женщина, — Павка, давай кружки!
Старший сын Якима шагнул вперед, слегка припав на искалеченную, вероятно в том происшествии зимой, с боярином, ногу, и поставил на обтесанный большой пень, служивший у Якима чем-то вроде дворового стола, простенькие и добротные кружки.
— Мужи новгородские, — напевно произнесла жена Якима, разливая жидкость из жбана по кружкам… — В голосе у жены Якима до сих пор сохранились нотки, присущие молодой девушке… — испейте квасу, на ягодах сочных настоянного.