– Красиво. – Аня остановилась возле амброзии. Позвала брата сфотографироваться: – Надо же потом доказать папе, что мы вообще были в Перу.
Дима нехотя согласился. Опёрся на трость обеими руками, приосанился и постарался как можно более сурово посмотреть в объектив, должно быть, представляя себя если не конкистадором, то их потомком. Почувствовал, до чего комично выглядит, и, не сдержавшись, рассмеялся. В это мгновение Максим их с Аней и сфотографировал.
Вчера, возвратившись после ночной вылазки в квартиру Гаспара Дельгадо, Шмелёвы выглядели подавленными, им было не до улыбок. Разве что Аня не могла оторваться от палантина – надеялась со временем заказать юбку с таким же узором. Дима, обрушившись на кровать, с досадой сказал, что в итоге они остались с очередным стихотворением и бесполезной картой затонувшего острова. «Прекрасный улов. Стоило лететь в Перу». Максим тогда промолчал. Не хотел делиться с Димой своей догадкой об истинном назначении карты. Планировал для начала выспаться. Принял душ и уже лёг в кровать, но уснуть, несмотря на усталость, не смог.
Вновь и вновь возвращался к Диминым словам: «Не стал бы Сергей Владимирович вот так на виду прятать самое ценное. Слишком просто для твоего папы». Неужели они что-то упустили? Зачем вообще в кабинете Дельгадо висел Ямараджа? Сейф можно было найти и без него. Первые две маски указывали на скрытую от чужих глаз подсказку – на такую, поиски которой требовали немало сил и внимания. А тут банальный сейф. К тому же незапертый. Ключ и не должен был открыть его дверку, он только указывал, что в сейфе лежит или лежало нечто важное.
Растревоженный, Максим окончательно потерял сон. Поднялся, чтобы ещё раз взглянуть на стихотворение. Аня выяснила автора. Джон Китс. Значит, стихотворение настоящее и не таит в себе шифровок, да и в его посыле Максим не сомневался, слишком уж очевидно оно ложилось в один ряд с предыдущими. Отец начал с Лохвицкой, точнее, с таинственного покрова карающей богини. Напомнил маме, что готов отдать жизнь ради глубоких тайн, чем мир и чуден, и велик. Затем в строках Соловьёва вновь указал, что истина мироздания скрыта от наших глаз и слуха. Наконец стихотворением Китса подчеркнул свой главный страх – не узнать этих тайн, этой истины. Проще говоря, отец продолжал с одержимостью безумца намекать на прокля́тую mysterium tremendum. Вот уж правда, кого бог хочет погубить, того он прежде всего лишает рассудка.
Следом Максим переметнулся к рассуждениям о том, что же случилось с Исабель. Отчаявшись уснуть, решил не откладывать изучение карты до вечера. Разбудил уже спавших Аню с Димой. Знал, что они не простят ему, если он всё сделает в одиночку. Позвал их в ванную.