– Вот еще, – сказал Кумлев, запихивая под кровать чемодан Маклецова. – Это очень сложное устройство, но вздумайте открывать.
Палчинский осторожно опустил покрывало.
– Ничего, будем технику изучать, пригодится, – сказал Кумлев, освещая углы, старинную мебель, окно, забитое фанерой.
Вернулись на кухню. Палчинский снова отстучал вызов. Ответа все не было.
– Да, у меня ЧП, Павел Генрихович, – сказал Палчинский, наливая кипяток в большие чашки. – Вчера под вечер приходит, значит… Лет ему пятьдесят. Одет добротно. Я не хотел впускать, но он нахально так вошел. Представляется: Кузьма Кузьмич, мол. Все, говорит, о вас знаю. Я спрашиваю: что такое, в чем дело? А он говорит: вы Пилюгина знаете?
– Кто это Пилюгин? Где он сейчас? – спросил Кумлев.
– Он был в Кронштадте, как и я, сменным радистом и знал, конечно, что я работал для восставших. Мы вместе работали. Только это он и знает. Встречались иногда на улице, здоровались…
– Ну, дальше… дальше…
– Значит, я спрашиваю: чего он от меня хочет? Он говорит: очень мало – у него есть радиолюбительский передатчик, и нужно отстукать радиограмму… Только одну радиограмму немцам, и все. И за это мне – большой куш. Если я откажусь, он идет на Литейный… Я сказал, что за свое прошлое не тревожусь – власти давно про это знают и простили. Но обещал, что подумаю о его предложении. Назначил прийти завтра в час дня.
– Дурак! Зачем вы полезли? – сорвался, закричал Кумлев.
Бледное, плоское лицо радиста покрылось красными пятнами.
– Я бы попросил, – начал он, но Кумлев уже взял себя в руки, он встал и прошелся по линолеуму в толстых носках. – Неужели вы не понимаете, что теперь вас надо отсюда переселять?
– А что я мог сделать? Чем я-то виноват? – сказал Палчинский.
– Пора, – сказал Кумлев.
Радист надел наушники, отстукал вызов, и Кумлев понял по его глазам, что есть ответ. Радист быстро записал что-то и подал бумагу Кумлеву.
«Ответ будет завтра», – прочитал он…
Образовалась цепочка людей, крепко взаимно связанных. Гладышев мерз на улице, ожидая, когда из дома Палчинского выйдет Кумлев. Кумлев ждал ответа Акселя. Аксель же в занесенном снегом, обугленном Новгороде ждал решения Берлина – проблема, возникшая внезапно, оказалась очень сложной.
Прочитав радиограмму из Ленинграда, Аксель в первую минуту готов был немедленно дать согласие на их предложение о диверсиях. Но спохватился: «Прежде чем решать, проверь, кому, кроме тебя, может нравиться или не нравиться твое решение», – учил Канарис. Из уст в уста передавали одну поучительную историю. Канарис предложил однажды принять какое-то важное решение, и быстрые подхалимы сразу объявили его гениальным. Но после этого Канарис снова проанализировал свое предложение по формуле «кому еще оно может понравиться» и путем сложных рассуждений пришел к выводу, что решение может очень понравиться… противнику, против которого было направлено.