Мы сходили на полдник и на ужин. Все свободное время мы носились по лагерю и искали что-нибудь интересное. Таким образом, мы с Вовкой обнаружили: качели и всякие снаряды в глубине сада, по которым немного полазили; душевые кабины с огромными железными баками, в которые мы покидали камни, — получался хороший звук; посмотрели актовый зал, где готовилась дискотека; поймали рыжую кошку, которая, наверно, жила в лагере. Потом прибежал Адиль и рассказал, что на территории лагеря есть заброшенный и заколоченный барак, где когда-то, давным-давно, повесился прапорщик, и теперь туда все боятся ходить. Будто мертвый прапорщик до сих пор бродит там, неуспокоенный.
— Да все это чушь собачья, — заявил Вовка, — привидений не существует.
— А вот спорим, что существуют! — забрызгал слюной Адиль. — Я сам один раз видел у бабушки в подвале. Весь такой лохматый, трясется и мычит как корова: му-му…
— Это, наверное, был твой пьяный дедушка, — предположил я.
— Нет, не дедушка, не дедушка. Мой дедушка был тогда на улице. А это было привидение, клян даю!
— Ладно, ладно, — махнул Вовка рукой, — пойдем посмотрим.
Но тут по лагерю разнеслись странные звуки:
— Хр-р… Фр-р…Ш-ш-ш…Р-раз, два… Раз, два, три… Пиу-пи-и-и… Внимание! Хр-р-р. Внимание, лагерь! Чш-ш-ш… Всем собраться на стадионе на открытие сезона. Повторяю. Фр-р-р, пр-р, всем отрядам пройти на стадион!
Раздался душераздирающий «пиу-у-у-и», потом страшный грохот, как будто кого-то уронили, и колонки умолкли.
Через некоторое время на футбольном поле собрался весь лагерь. Вовка взял с собой фотоаппарат, и мы сделали снимков десять: я в футбольных воротах; Вовка на четвереньках; я верхом на Адиле; Вовка бьет меня ногой, — я ставлю блок рукой; мы с Вовкой раскачиваем Адиля за руки и за ноги; мы с Вовкой просто стоим, обнявшись (у Вовки рога).
Потом наши вожатые забрались на костровую площадку и полили ветки бензином. Наконец, после долгой речи начальника лагеря поднесли огонь, и костер загорелся. Но тут оказалось, что горит не только костер, но и один из вожатых. Вернее, не он сам, а краешек его штанины. Он зачем-то побежал по полю и на ходу тряс и топал ногой, думая, наверное, что огонь так потухнет. Зрелище было крутое. Представьте: ночь, бежит человек, а штаны горят. Прямо как в каком-нибудь боевике. Затем его догнали другие вожатые, повалили с ног и начали сбивать огонь руками. А то бы сгорел к чертовой матери. Потом выяснилось, что он, поливая ветки бензином, пролил чуть-чуть на себя. Так его все и прозвали с тех пор: Горелый.