Директор поднялся, промакнул лоб огромным платком и, сдерживая одышку, заговорил со всей строгостью, на какую только был способен:
— Разговор будет серьезный. Очень серьезный! Но сначала педсовету необходимо знать, по чьей инициативе совершено это возмутительное — я повторяю: возмутительное! — хулиганство.
— Преступление, можно сказать! — встрял Ноль Нолич. — Вы знаете, что из-за вас училищу придется всю капусту убирать?
— Терпение, Николай Нилыч, — прервал его директор. — Ну, мы ждем признания.
Зуб почувствовал, что Санькин локоть легонько коснулся его — раз да другой.
— Что, смелых нет? — повысил голос директор.
— Есть, — негромко, но твердо сказал Зуб.
— Что значит «есть»? Говори точнее, Зубарев. Ты зачинщик?
— Я.
Директор снова промакнул лоб и задышал с легким посвистом.
— Ну-ка, Крутько, подтверди — он?
Санька дрогнул всем телом, будто его пырнули под ребро. Он мгновенно залился краской, угнул голову и выронил себе под ноги:
— Он.
Зуб не выдержал, покосился на него и презрительно хмыкнул. И тут же поймал на себе пристальный взгляд Степана Ильича. Хотел выдержать этот взгляд, но не смог — отвел глаза.
— Ну вот, а вы говорите! — повернулся к педсовету Ноль Нолич. — Все стало на свои законные места.
— Тут что-то неладно, — негромко сказал Степан Ильич.
— Что ж тут неладного, скажите на милость? — насторожился мастер.
Но Степан Ильич даже не взглянул на него.
— Неладно что-то с Зубаревым. Зубарев, хочешь, я скажу, почему ты берешь на себя вину? — Взгляд у Степана Ильича словно привязь — никуда от него не уйдешь. Крутько даже дышать перестал. — Ты считаешь, что тебя в любом случае отчислят из училища. Дескать, семь бед… Верно говорю?
У Зуба мелькнуло, что Степан Ильич читает его мысли. Видно, и в самом деле гипнотизер. Но он упрямо повторил:
— Я зачинщик.
— Ты думаешь, мы тут героя выявляем? Нет, Зубарев, нам надо знать главного виновника.
— Степан Ильич, я вами удивляюсь! — с возмущением заявил Ноль Нолич. — Это никуда не годится.
— А я вам удивляюсь, Николай Нилыч, — спокойно повернулся к нему преподаватель.
Но тут директор снова постучал карандашом по столу:
— Товарищи, давайте без излишеств. — Он сердито попыхтел и добавил: — Все ясно. Прошу педсовет высказываться.
Педсовет помолчал немного, потом кто-то кинул первый камешек:
— Да, преподнесли подарочек… в капустном листе.
— Учебную программу бы не сорвать.
И началось. Зуба стыдили, бранили, пугали. Ему чего только не припомнили. У Ноль Нолича, оказывается, отличная память на этот счет. Все складывалось так, что паршивца Зубарева надо не только из училища турнуть, но еще и в милицию сдать как опасного субъекта. О Саньке же с Мишкой словно забыли, а ему все говорят, говорят. Сперва Зуб старался слушать равнодушно. Ведь все заранее решено, что ж расстраиваться. Одно неясно ему было: коли решили выгнать, зачем же напоследок валить на него все подряд? Зуба это стало задевать за живое. А вскоре он уже едва сдерживался, чтобы не выбежать из этого кабинета, хлопнув как следует дверью.