Потом стало клонить в сон. Зуб крепился, не давался в липкие лапы дремы. Не время спать. Сейчас всякое может случиться. Вдруг проводница надумает заглянуть сюда или кто-то сдуру шепнет ей о «зайце» в топливном отсеке. Разные люди есть.
Наконец под полом заскрипело. Товарняк за окном чуть заметно поплыл назад. Он, конечно, оставался на месте, это пассажирский тронулся.
— Хватит прощаться, а то с ней останешься! — раздался в тамбуре молодой женский голос, должно, проводницы. — Ишь, лихач какой! Садись, кому говорят!
Хлопнула входная дверь. А Зуб все ждал, хоть у него затекли избитые на каменьях и измученные мокрыми ботинками ноги. Бурная ночь, дикая усталость и отравление коньяком делали свое дело — веки слипались сами собой. Но он противился как мог.
…Нож летел медленно, словно плыл по воде. Переворачиваясь, он блестел острым, как бритва, лезвием. Зуб видел, что нож летит ему прямо в переносицу, но не мог даже пошевельнуться…
Чувствительный удар повыше виска заставил его широко открыть глаза. Не выдержал-таки, заснул. И во сне трахнулся о вентиль какого-то крана. Нет, так дело не пойдет, надо пробираться в вагон.
Стараясь не греметь, Зуб сложил неподатливые створки двери. В тамбуре — никого. В вагон он тоже зашел благополучно. Там его выручил парень в восьмиклинке. Он стоял в дверях служебного купе и зубоскалил с молодой проводницей. За его спиной Зуб и прошмыгнул.
Он пошел по проснувшемуся и уже вовсю жующему вагону, высматривая пустую багажную полку. Его провожали взгляды — любопытные, недоуменно-настороженные и откровенно-настороженные. Зубов вид, конечно, стоил того. Надо долго валяться где-нибудь по канавам, чтобы так выгваздаться.
На всех полках — багаж. Все вагонное пространство забито чемоданами, мешками, сумками, узлами и даже фанерными ящиками. Куда столько вещей? Кажется, собираясь в путь, люди готовы тащить с собой все, что только можно впереть в вагон и засунуть на полку. Позволь только, так иные, должно, и корову прихватили бы.
Наконец нашлась одна свободная. Покосившись на пассажиров, Зуб торопливо влез наверх, под самый потолок и притаился, ожидая, что кто-нибудь завозмущается и начнет стаскивать его за ноги. Но никто не собирался этого делать. Пассажиры продолжали свой бесконечный завтрак, бубнили о чем-то своем, и Зуб успокоился.
Перестук колес доносился все глуше, вагон убаюкивал все настойчивее, все мягче.
25
Проснулся он от толчка. Поезд стоял на месте и дергался, словно вырывался из чьих-то железных рук. Убедившись, что держат его надежно, смирился и замер. В вагоне стало так тихо, что можно было разобрать, о чем переговариваются пассажиры.