Обман (Рот) - страница 29

— Вот-вот, взять хотя бы вчерашний ужин: некий гений весь вечер нес, как ты выражаешься, пургу про праведников-сандинистов[18]. И про пыточные американские камеры в Сальвадоре, Чили, Гватемале. «С одобрения вашего президента, — подчеркнул он, обращаясь ко мне, — и на ваши налоги». Я сказал, что не готов выступать в защиту Сальвадора, Чили и Гватемалы, не говоря уж о «моем» президенте, но, поскольку он упомянул латиноамериканские режимы, зверски подавляющие любых несогласных, хотелось бы знать, почему в этот список не вошла Куба. Оттого, что кубинский режим не пользуется поддержкой США, ни заключенным, ни тем, кого пытают в тамошних тюрьмах, ничуть не легче. «У Кубы теснейшие связи с Никарагуа, — сказал я. — Рискну заметить, что этот альянс не вызывает недовольства ни у жителей Никарагуа, ни у кубинцев и не подвергается нападкам со стороны прессы, которая существует в этих странах только с дозволения властей. В то же время наше — фашистской Америки — сотрудничество с Чили открыто критикуется у нас политиками-оппозиционерами, журналистами, учеными и преподавателями вузов. Впрочем, даже отвлекаясь от этих различий, — продолжал я, — как вам кажется, сотрудничество Никарагуа со страной, где людей за их мысли бросают в тюрьму и подвергают пыткам, столь же достойно осуждения, что и сотрудничество США с такой же страной?»

— И?..

— Угадай, что он ответил. «Ваш президент готов взорвать мир! Что вы предпринимаете, чтобы его остановить? Что вы, лично вы делаете, чтобы его остановить? А как насчет ваших чернокожих? Что для них делаете вы?»

— Где это ты ужинал? В старшей группе детского сада?

— Ну, что ты, дорогая, в высших литературных кругах Лондона. За десертом я сказал несколько слов в защиту бомбежки Хиросимы и Нагасаки.

— Так ты и на эту удочку попался?

— Да, до часу ночи защищал Гарри Трумэна от обвинений в военных преступлениях.

— Почему?

— Потому что, раз уж я и еврей, и американец, в твоей Англии я волей-неволей становлюсь заядлым спорщиком. Я уж было запамятовал эти два факта моей биографии. Но вот приехал в Англию, стал ходить на светские ужины и…

— «У меня неприятности с жильцами: по-моему, они балуются наркотиками». «Хочешь, чтобы я приехал?» — спрашиваю я. «Нет. Сейчас у меня живет друг. Эндрю. Все нормально». Она встречает меня в аэропорту. Я привез ей платье от Лоры Эшли[19]. Духи. Она нежно целует меня. Стол накрыт к ужину. Вдруг дверь отворяется. Чернокожий парень, ростом метр восемьдесят с хвостиком. Башмаки за пару сотен долларов. Золотое кольцо. На шее золотая цепь. «Это Эндрю». — «И что Эндрю здесь делает?» — «Можно, он поживет в гостевой комнате? Ему негде жить». — «По-моему, ничего хорошего из житья вместе с Эндрю не получится. Что бы ему не снять номер в мотеле за тридцать девять долларов?» — «Ты не против, если Эндрю поужинает с нами?» — «Мой первый вечер здесь. Ну да ладно, пускай». Будь он белым, я бы сказал «нет», но сказать чернокожему прямо в лицо: «нет, здесь ты ужинать не будешь» язык не поворачивается. Позже замечаю, что в моей пачке не хватает презервативов. У Олины что-то не ладится с внутриматочной спиралью, и я пользуюсь презервативами. Собираемся в театр. «Можно, Эндрю поедет с нами?» «Думаешь, ему понравится? — спрашиваю я. — Он ведь невежда». Тем не менее он едет с нами в театр. В зале я замечаю, что она жмется к нему. Я сажусь между ними, притягиваю ее к себе. А уж дома перехожу на чешский и говорю: «Вот что, пусть этот Эндрю катится отсюда». А она мне: «Очень невежливо говорить по-чешски». «Он жилец, твою мать!» — не выдерживаю я, а Эндрю говорю: «Чтобы завтра же твоего духу здесь не было». Наутро он спускается и заявляет мне: «Ты перегнул палку». А она говорит: «Я его люблю. И хочу выйти за него замуж». Подумать только: целый месяц они трахались в моей постели! И Олина, моя Олина врала мне в глаза! Я готов был немедленно купить ружье. Не винтовку, а дробовик. Подкараулю его и всажу ему в трусы заряд дроби. У меня прихватило сердце. Жуткая боль в груди, неделю провалялся в больнице. «Неужели у вас с женой общий счет?!» — смеется мой адвокат. Но ведь она не какая-то американская сучка, она чешка, я ей доверял. Это все негритос. Я не называю его «чернокожим», я говорю «негритос». А девчонка воспитывалась в католической семье, она фригидна. В первый раз она легла со мной в длинной ночной рубашке. Ни разу не испытала оргазма. Сейчас-то я уже не молод, а тогда в постельном деле был мастак. Но, к сожалению, так ничего и не добился. Облом. А от него, с его черным хером, у нее оргазм. Что стоило дать Олине курнуть травки и тогда уж приступать к делу. Олина — типичная славянка. А он — типичный сутенер. Неудачливый делец. У него фотокамера «Хассельблад» за четыре тысячи долларов и грузовик. И больше ничего за душой. Перебивается случайными заработками. Пишет с кучей ошибок, почерк — как у малолетки. Этот полуграмотный негр ютится с красоткой в мотеле километрах в пятидесяти от центра. Однокомнатный номер с душем в мотеле. Сам черномазый не работает. Живет на ее пособие по безработице. Олину с работы турнули: у нее резко упала производительность, потому что все ее товарки принимали живейшее участие в мыльной опере из ее жизни. Она то и дело принималась рыдать, ну, ее и уволили. Выглядит она — просто жуть. Безумно страдает. Хочет со мной развестись, потому что, по ее словам, обожает этого парня. Ну, ты же знаешь женщин. Ей вдруг страсть как захотелось стать совсем другой. А с каким напором эта благовоспитанная аристократичная чешка добивалась развода! Какой жестокосердой гордячкой оказалась Олина. Хорошо. Отлично. О том, чтобы поцеловать рот, сосавший его длинный черный член, уже и речи быть не могло. Но она без памяти любит этого черномазого. А он не способен ценить эту любовь, тем более раз денег нет и не предвидится. Уж очень он примитивный. Ему ее не понять. Он ее бросит. Она вернется в Прагу — больше ей некуда деваться. Но там ей придется иметь дело с советскими властями, а не с каким-то потасканным эмигрантишкой вроде меня. И в США ей больше не попасть: в ней всегда будут подозревать шпионку. И все это из-за его длинного черного хрена! Он трахал ее не так, как ты, не за ее рассказы. А трахал, чтобы трахать. Тебе больше нравится слушать, чем трахать, а Олина не из тех, кого интересно слушать. Пожалуй, даже менее интересно, чем трахать.