— Прошу понять: суд не намерен снова выслушивать ваши соображения о литературе. Героини ваших произведений все написаны по шаблону, и все как одна — стервы. Ваша цель как писателя именно в этом?
— Многие воспринимают мои произведения совершенно иначе.
— Почему вы изобразили госпожу Портную[31] истеричкой? Почему изобразили Люси Нельсон психопаткой? А Морин Тарнополь — лгуньей и обманщицей? Разве это не клевета, не очернение женщин? Зачем вы изображаете женщин мегерами, если не стремитесь их опорочить?
— А зачем так поступал Шекспир? Вы говорите о женщинах так, будто каждая из них достойна лишь славословий.
— Вы смеете сравнивать себя с Шекспиром?!
— Я лишь…
— Вы, пожалуй, еще сравните себя с Маргарет Этвуд[32] и Элис Уокер![33] Теперь обратимся к вашему прошлому. Какое-то время вы преподавали в университете.
— Да.
— И вы, преподаватель, вступали в связь со своими студентками.
— Это тоже унижает женщин?
— А разве нет? Значит, по-вашему, большая честь, если ваш выбор пал на них? Сколько раз вы принуждали студенток к близости с вами, преподавателем, а ведь вам пристало бы стать не соблазнителем, а заменить им родителя.
— Я их не принуждал, ничего такого не требовалось.
— Только потому, что ваши отношения подразумевали возможность влиять на них и пользоваться властью над ними.
— Возможность злоупотреблений, конечно же, существует — как везде. С другой стороны, когда вы утверждаете, что умным молодым девушкам не хватает смелости быть желанными — то есть им не хватает напористости, воображения, дерзости, авантюрности и в конечном счете порочности, не исключено, что вы оказываете плохую услугу своему полу. Чтобы пройти путь от соблазна к животной чувственности, а она сама собой возникает между юностью и зрелостью, — чтобы познать науку страсти, бурлящую за гранью любых табу, советую почитать об эротических приключениях у французской писательницы по имени Колетт[34].
— Сластолюбивая контрреволюционерка по имени Колетт! Свихнувшаяся на наслаждениях вероломная писака по имени Колетт! Сколько студенток вы совратили и использовали в самых низких целях?
— Трех. У меня были долгие любовные связи с тремя…
— Сначала вы, дабы просветить нас, читаете нам лекцию по литературе; а теперь нам прочитают лекцию о любви? И кто? Вы? Вы?! Берегитесь, сэр: как бы ваша оскорбительная ирония не завела вас слишком далеко. Суду положено терпеть такое поведение, но я обязана предупредить вас: эти заседания смотрит по телевизору огромное количество людей, и они возмущены, а юридические тонкости им ни к чему. Вы были прелюбодеем, не так ли?