— Так ведь нам всего лосося вовек не выловить, — даже удивился свояк. — Каждый год вместе с атабасками рыбачим. Рек на всех хватит.
— А что далее индейцы с богатым уловом делают? — не унимался я.
— Так они сушёного да вяленого лосося в свои лодки грузят, до устья Юкона доплывают, а там ждут морского прилива, который за три-четыре восхода солнца вверх по реке их прямо к стойбищу приволакивает, только успевай веслом дорогу показывать. Всё просто, годами отработано, — и Униткак с превосходством старожила посмотрел на меня.
— Так вы, стало быть и в гости друг к другу заглядываете? — разбирал меня неподдельный интерес. — Раз в общем языке преуспели, то чего бы не дружить семейно?
— Да ещё деды наших дедов друг дружку стороной не обходили, так что и языки смешались, однако, никто никому особо в товарищи не набивался. Атабаски нашего холода боятся, а мы ихней бескормицы. В Америке не то что тюленя нет, а даже олени редко попадаются. Кто из наших в тех краях побывал, то даже у самого любопытного охоту отбило к перемене места. Вот и встречаемся раз год за общим столом в путину. Так что, никто не в обиде, — и родственник устало замолчал, утомлённый длинной речью.
Тут и я крепко задумался, но без подсказки того же Елисея Бузы до конца довести свою задумку так и не мог. И тут неожиданно помог отдохнувший Униткак. Когда я напоследок поинтересовался у него, почему нас пришлых никогда ранее на рыбалку не брали, он просто ответил:
— Инира не разрешала. Боялась, что вы с индейцами в Америку сбежите и своих жён без потомства оставите.
— А почему меня сейчас отпустила?
Свояк посмотрел на меня с сожалением и сказал, как ударил со всего плеча:
— Инира с Паналыком и дружка твоего Олешку хотели отпустить, так как мало от вас толку в стойбище. В общей работе последние, да и детей делаете плохо, не в пример вашим товарищам. У всех по три-четыре ребетёнка, а у вас на пару лишь двойня не поймёшь от кого. Не годитесь вы на развод, только напрасно стойбище объедаете. Вот тебя первого к Седне рассудили для пробы направить, а уж Олешку Голого непременно на другой год.
— А остальные?
— Остальные другие уже не сбегут. Они все при ответственных работах, все собственным делом по рукам-ногам спутаны, да и дети не отпустят, — тут свояк, видимо припомнив что-то про меня хорошее, пригнул голову и сказал вполголоса:- Ты бы, Афоня, к атабаскам в товарищи напросился до самой Америки. Всё равно от морской Седны и от нашего Ка-Ха-Ши не укроешься, хоть с варёной ухою, хоть с жареной.
А вот это откровение самоеда было прямо пулей меж лопаток. Ну, со мной всё ясно, как и с другом Олешкой, мы оба-два не пришлись ко двору в стойбище. То ли по молодой прыти, то ли от желания широко пожить на воле, но мы всегда в мечтах заплывали за Анианский пролив. Так неужто наши старшие товарищи так обабились, что и про вольную волю позабыли?