Таня цапнула с тумбочки отравленный чай — на всякий случай.
— Успеете на тот свет. Может, поживете подольше — еще что-нибудь важное поймете.
— Вы милая, — улыбнулся граф. — Дайте попить.
— Не дам!
Он поморщился:
— Господь с вами! Я не собираюсь травиться этим эсэсовским пойлом. Вон там, у изголовья кровати, мой травяной настой. — И показал движением костлявого подбородка — пальцем тыкают только плебеи.
Зеленоватый напиток он выпил медленно, с наслаждением, до последней капли.
— Как хорошо… Благодарю вас, милая девочка.
— Никакая я не милая, — хмыкнула Таня. — Тетя говорит, что я злее цепного пса.
Опуская морщинистые веки, граф пробормотал:
— Вы даже не представляете себе, до чего вы милая. Вы так скрасили последний месяц моей бесконечно длинной жизни. Какое счастье выпадет тому, кого вы полюбите…
Он клевал носом, голова опускалась все ниже. Со старыми стариками такое бывает — враз обессилят и засыпают.
— Э, вы не спите! — Таня потрясла его за плечо. — Знаете что, я лучше докачу вас до лестницы и покричу оттуда санитарам. Не доверяю я эсэсманам. Вольют в вас яд насильно.
— А я уже выпил… — пролепетал граф. — Только не их гадость, а собственное зелье… Оно у меня давно приготовлено… — Язык у него заплетался. — Karetu mne, kare…tu.
И обмяк.
Таня шмыгнула носом, но не заплакала. О чем тут было плакать? Старик поступил правильно. Ему так лучше.
Ей, правда, стало хуже. Мир, и без того маленький, сжался еще плотней. Но ведь месяц назад в нем не было никакого графа, так что ситуация всего лишь восстановилась.
И вообще, давно уже усвоено: ни к кому нельзя привязываться, это привязывает. Согласился бы старик переехать к ним с тетей — и что? Связал бы по рукам и ногам.
Она погладила мертвеца по седым волосам и вышла.
Долго провозились с погрузкой медицинского оборудования, постельного белья и всякой хозяйственной требухи. Не успели. В четыре, как по часам, заныло небо, земля отозвалась ревом. Сирен не было. Их заводили, только если русские появлялись в неурочное время.
— Поехали, Бог милостив, — решила фице-оберин, глядя из-под руки вверх. — Хочется уже закончить. Последняя ездка. Мы с сестрой Ледер сядем в первую машину, а вы с сестрой Таубе во вторую. Отстанете — ничего страшного. Увидимся на Штригауэр-плац.
Под грохот разрывов, стрекотню зениток, вой пикирующих самолетов погнали по улице Штурмовиков в сторону центра. Бомб Таня совсем не боялась. Она знала: свои ей плохого не сделают. Просто смотрела, как подпрыгивает на выбоинах передняя трехтонка. Она ехала метрах в ста.
Вдруг «геншель» исчез. Вместо него на дороге вырос черно-серый конус дыма, и больше Таня ничего не разглядела — ее швырнуло на ветровое стекло. Приложилась лбом, ударилась плечами. Это шофер со всей силы ударил по тормозам.