– Да, действительно, – искренне согласилась Эстер. Она видела изумление и восхищение в глазах Сильвестры. Что-то подсказывало ей, что одиночество в этом доме без супруга, ограничения, накладываемые обществом на вдов, и вынужденное безделье превратят ее жизнь в тюремное заключение. А инвалидность Риса со временем лишь усугубит картину. – Но жара и эндемические заболевания – вещи, по-моему, очень неприятные, – предупредила Эстер.
– Вот как? – Это был вопрос, а не пустое замечание. – Почему вы поехали в Крым, мисс Лэттерли?
Эстер смутилась.
– О, простите, – немедленно извинилась Сильвестра. – Это неуместный вопрос. У вас могут быть личные причины, меня не касающиеся. Прошу прощения.
Эстер поняла, о чем подумала Сильвестра, и рассмеялась.
– Дело не в разбитом сердце, уверяю вас. Мне хотелось приключений, возможности воспользоваться своим умом и способностями там, где я буду нужна и свободна от предрассудков относительно женской самостоятельности.
– Полагаю, вы добились своего? – Лицо Сильвестры выражало живой интерес.
Эстер улыбнулась.
– Несомненно.
– Мой муж восхищался бы вами, – уверенно сказала миссис Дафф. – Он любил смелых и находчивых, тех, кто стремится быть не похожим на других… – Она загрустила. – Я иногда думаю, как бы он отнесся к поездке в Индию или, может быть, в Африку. Его беспокоили письма Амалии, но у меня такое чувство, что они также будили в нем непоседливый нрав и что-то вроде зависти. Ему понравились бы новые горизонты, трудности, открытия, возможность руководить чем-то большим… Он был выдающийся человек, мисс Лэттерли. И обладал замечательным умом. Амалия унаследовала смелость от него, и Констанс тоже.
– А Рис? – тихо спросила Эстер.
На лицо Сильвестры снова легла тень.
– Да… Рис тоже. Муж очень надеялся на Риса. Ужасно это говорить, но я в каком-то смысле рада, что Лейтон не дожил, чтобы увидеть такое… Рис так болен, не может говорить… и так… так изменился! – Она покачала головой. – Для него это было бы невыносимо. – Опустила взгляд на свои руки. – А потом мне так хотелось бы, чтобы Лейтон пожил подольше, чтобы они стали ближе друг другу… Теперь уже слишком поздно. Рис никогда не сможет поговорить с ним как мужчина с мужчиной, никогда не оценит его качеств, как я.
Эстер размышляла о версии Монка, о его ви`дении того, что произошло в темном переулке Сент-Джайлза. Она от всей души надеялась, что он ошибается. Это было бы чудовищно. Сильвестра не переживет этого, сохранив здравый рассудок.
– Вам нужно рассказать Рису, – сказала она вслух. – Вы очень многое можете рассказать, чтобы он понял характер отца, узнал о его талантах. Когда Рис выздоровеет, ему потребуются ваша дружба и участие.