– Она оказалась не единственной, – снова заговорила миссис Хопгуд. – Это случилось снова, не с ней, а с другой женщиной, потом еще с одной. И с каждым разом их избивали все сильнее. Их теперь семеро, мистер Монк; это те, про которых я знаю, и последнюю избили до потери сознания. Сломали нос и челюсть, выбили пять зубов. И никому нет дела. Полицейские помогать и не думают. Они считают, что если женщина торгует собой, то лучшего и не заслуживает. – Ее тело под темной тканью сжалось, как пружина. – Но никто не заслуживает таких побоев. Они теперь не могут заработать на свои нужды пары лишних медяков. Мы должны найти тех, кто этим занимается, и для этого нам нужен ты, мистер Монк. Мы тебе заплатим.
Некоторое время Уильям сидел, ничего не отвечая. Если то, что она говорит, правда, то, похоже, кого-то ждет маленькая месть – на основе естественного права.
По этому поводу у него не имелось возражений. Оба они понимали, что вряд ли полиция займется преследованием человека, насилующего проституток.
Общество считало, что женщина, торгующая своим телом, не имеет – или почти не имеет – права отказаться от оказания своей услуги или жаловаться, если с ней обращаются как с вещью, а не как с человеком. Она добровольно покинула ряды добропорядочных женщин. Сам факт ее существования оскорбителен для общества. Никто не собирается тратить силы для защиты достоинства, которого, по мнению общества, у проститутки быть не может.
Затухающие в камине угли брызнули огнем искр. На улице начинался дождь.
Была в этом деле еще одна темная и неприглядная сторона. Мужчины, которые пользуются услугами подобных женщин, презирают их и презирают ту часть себя, которая заставляет их это делать. В лучшем случае они стыдятся, в худшем – у них складывался комплекс неполноценности. Но хуже всего, наверное, то, что у них есть слабость, о которой знают эти женщины. Они теряют над собой контроль, которым отличаются в повседневной жизни, и те, кого они презирают сильнее всего, видят их во всей их неприглядности и наготе. Когда еще мужчина так уязвим для издевательств, как не в момент расчета с презираемой им женщиной? Он воспользовался ее телом, чтобы удовлетворить потребности своего. Она видела не только его наготу, но отчасти и душу. Он должен ненавидеть ее за это. Само собой, он не желает, чтобы в его присутствии упоминали о ней, разве что в тех случаях, когда надо заклеймить ее безнравственность и выразить желание избавить общество от нее и ей подобных. А уж подумать о защите ее от предсказуемых издержек выбранной ею профессии – дело немыслимое.