— Пергаментные листы этих реестров содержали множество фальшивых доносов, на этих листах прекрасно уживались ненависть и месть, из-за этих листов без всякой вины сожгли немало добрых христиан; вот почему реестры инквизиции считали книгами несправедливости и смерти.
— Когда начался штурм, когда они высадили двери, Божий человек Гильом Арнальди помчался через залы и наткнулся на отряд убийц. «Есть ли среди вас хоть один, кто посмеет ударить меня?» — спросил он. И все в ужасе отступили. И возможно, они бы ушли, унося в душе стыд, но Раймон д’Альфаро первым пролил кровь, ударив Гильома Арнальди в сердце, а гистрион Порфир де Лакабаред, трубадур из Мирпуа, факелом своим поджёг реестры инквизиции.
— Клеветнические доносы, списки осуждённых на смерть.
— Они волокли тела одиннадцати убиенных по каменным лестницам, и кровь фонтанами взмывала вверх.
— Господин судья, в то время ненависть владела сердцами людей. Убийцы рождаются из крови мучеников.
— Среди одиннадцати убиенных было четыре посланца Папы, получивших свою власть от самого Бога.
— Среди тех, кто наносил удары, были те, кто ни за что не стал бы убивать, если бы их не принудила к этому несправедливость.
— Горе тем, кто совершил это преступление!
— Господин судья, их пытали в Тулузе, и на площади Сен-Жорж они приняли жестокую смерть от руки палача. И всё это триста лет назад! Где теперь искать пепел их костей? Я пришёл к вам поговорить о человеке, живущем сегодня, о том, кто не причинил зла никому, кроме самого себя.
— За грехи отцов будут наказаны сыновья, так гласит Писание. Есть преступления, отмщение за которые наступит только в конце времён; раздастся трубный глас, мёртвые восстанут, и потомство злодеев будет обречено на гибель.
— Так прощения не будет, господин судья?
— Никогда. Я не сниму с виселицы скелет этого потомка убийцы, как вы меня об этом просите.
Альфонс Уррак встал из-за разделявшего нас дубового стола и направился ко мне. Теперь мы стояли лицом к лицу. Мы были одного роста, и сейчас я ещё отчётливее осознал загадочное сходство наших лиц. В раскрытое окно влетел вечерний ветер и сбросил со стола пергаментные листы. Но инквизитор и не подумал их поднять. Ветер принёс с собой аромат земли Лорагэ, запах кукурузы и известняка. Для двух человек, живущих в прошлом, он пел о живом настоящем и о вечном будущем.
Глаза Альфонса Уррака были нестерпимо близко от моих глаз, и по леденящей твёрдости их стального взора я понял, что он вошёл ко мне в душу и читал в ней.
— А почему вы просите меня снять Раймона д’Альфаро с виселицы, где он сейчас болтается, и предать его тело земле?