Наконец Люцида вроде бы уступила, точнее, почувствовала себя одержимой существом, которому было что сказать. Лицо её неожиданно приняло торжественное выражение, девушка поднялась и проникновенным тоном трижды позвала:
— Люцида!
Все обратились в слух. Взор девушки, устремлённый в одну точку, потух, и она произнесла:
— Люцида! Я приказываю тебе: разорви кровосмесительную связь с собственным отцом!
Рука Эспинаса рухнула. Воцарилась мёртвая тишина.
Я живо накинул свой гарнаш и нахлобучил шаперон; лучше бы покойник оказался застенчивым и постеснялся отдавать столь недвусмысленные приказы! Мне показалось, что голова шателена де Букона резко вытянулась, а жёлтая женщина пожелтела ещё больше. Я потянул Исаака Андреа за рукав. Выскочив на улицу, мы быстро зашагали прочь. Нарушая ночное безмолвие, в церкви миноритов зазвонил колокол.
— Крайне неосторожно предоставлять слово живым, — кротко произнёс Исаак Андреа. — Но ещё опаснее заставлять говорить усопших.
Сразу за часовней Сент-Авантен открывается вид на долину Ларбуст; каждый полдень тень от пика Агюд стремительно наползает на долину и, выдохнувшись, останавливается, упёршись острым концом в замок Брамвак. Точнее, в его руины. Ветер, дующий со стороны Уэйля, смел с крыш черепицу, башня накренилась, и запустение, воцарившееся в полуразрушенных стенах, окончательно изгладило воспоминание о некогда неприступной крепости, служившей жилищем гордому роду Брамвак.
К замку Брамвак вела длинная буковая аллея. Во времена моего детства тамошние буки поразила загадочная болезнь, искривившая их стволы и ветви, породившая уродливые наросты на коре и окрасившая листья в бурый цвет застарелых пятен крови.
Шагая по аллее, я убеждался, что с тех пор деревья нисколько не изменились: они по-прежнему пребывали во власти неведомого недуга, завязавшего узлами их ветви, искорёжившего стволы и превратившего некогда прекрасные творения природы в уродливые воплощения ужаса.
Смеркалось. В соседнем лесу заухали ночные птицы. Гигантские тени, отбрасываемые окружавшими долину горами, легли на землю и застыли, постепенно сливаясь с наползавшим со всех сторон ночным сумраком. Издалека доносились голоса пастухов, созывавших заплутавших в горах овец. От царившего вокруг уныния и запустения сердце моё горестно сжалось, и я спросил у Торнебю, не помнит ли он, зачем мы сюда пришли. Но он ответил, что не помнит. Видимо, ноги сами принесли меня в край, где прошло моё детство. Возможно, именно здесь мне суждено отыскать знаки, которые подскажут, куда мне идти и где искать Грааль. Возможно даже, что судьба уже расставила эти знаки у меня на пути, только я ещё не сумел их распознать.