Всякий раз, когда Торнебю упоминал о милосердной Деве, глаза его начинали сверкать словно два бриллианта самой чистой воды. А так как говорить о ней он был готов всегда, я часто пропускал слова его мимо ушей, ибо был уверен, что он излагает очередную местную легенду.
— И вы увидите её, как видел её я, — заверил он меня, — и мы оба вдохнём аромат весенних роз, исходящий от её платья. Быть может, она скажет вам, где находится та Божественная вещь, которую вы ищете. Судите сами: к примеру, я знаю, где у меня в мастерской лежит скобель, с какой стороны за него взяться и для какой работы он предназначен; так и божественные создания наверняка знают, где лежат их вещи и с какой стороны к ним подобраться.
И вот, безлунным вечером, когда на небе высыпали синие звёзды, мы поклонились каменным саркофагам великих графов Тулузских — Раймона-Бертрана, Понса и Гильема-Тайфера — и отправились в обход старого кладбища Сен-Сернен, где стёршиеся надписи на стелах и покосившиеся кресты свидетельствовали о забвении здешних могил живыми.
Сразу за монастырём начинался квартал, где кричащая нужда соседствовала с не менее кричащей роскошью. Там обитали нищие, целыми днями торчавшие у городских ворот, несчастные горемыки без роду и племени и коробейники, стекавшиеся в город со всего края. Здесь же проходила улица любви, где в любую минуту можно было встретить портшез, в дерзко распахнутое окошко которого выглядывала хорошенькая головка в дорогом уборе: тулузские сеньоры не жалели денег на любовниц. И днём и ночью уличные жрицы любви предлагали здесь свой товар, соблазняя прохожих призывными жестами. Почти в каждом доме были таверны, в нескольких из которых гостям прислуживали исключительно мавританки; эти забегаловки отличались от прочих доносившимися из них звуками гузлы, мелодии сопровождались тягучими песнями на непонятном языке, такими заунывными, что посетителей охватывала тоска, а многим даже хотелось умереть.
Петляя по улочкам, мы наблюдали царившее повсюду горькое веселье. За стенами звучали танцевальные напевы. Посреди маленькой площади высилось распятие, и кто-то, словно в насмешку, нацепил на него фетровую шляпу с широкими полями, а тело закутал в бархатный плащ с гранатовым воротником, отчего фигура Иисуса приобрела карикатурное сходство с испанцем. Молодой человек с лицом цвета церковного воска тихо что-то напевал, аккомпанируя себе на гитаре; всякий раз, когда он начинал петь громче, мелодия звучала настолько фальшиво, что слушатели, высунувшиеся из окон и стоявшие у ворот, принимались громко выражать своё неудовольствие, а иногда даже свистели. Раскачивая большую, тяжёлую голову, к музыканту подошёл уродливый ребёнок и дёрнул его за полу одежды. Но тот не обратил на него внимания — возведя глаза к небу, он слышал исключительно собственный голос.