Монах умолк, задумчиво уставившись на раскинувшееся перед нами озеро.
— А не являются ли вон те белые птицы, что сидят на верхушке колокольни, посланцами духа, покинувшими нижний мир? — поинтересовался я.
Монах не ответил, а, наоборот, озабоченно посмотрел в другую сторону: так отворачиваются, когда вспоминают о безмерно важных делах. Потом он протянул руку и пощупал ткань моей одежды.
— Хорошее качество, — произнёс он и, едва заметно пожав плечами, тронул с места коня.
— Могу я поинтересоваться, к какому ордену вы принадлежите? — спросил я его.
— Прежде я был капуцином, а теперь принадлежу к одному из нищенствующих орденов[38] и странствую сам по себе.
И он горделиво вскинул голову, отчего борода его задралась высоко вверх.
— Я никогда не видел нищенствующих монахов на лошади…
— Это чтобы объехать больше мест, где подают милостыню.
— … а тем более с такими длинными шпорами.
— Это чтобы погонять мою кобылку, когда приходится удирать.
— И с такой длинной шпагой…
— Это чтобы карать тех, кто плохо подаёт.
Я поёжился: а вдруг он и меня причислит к сей категории? К счастью, странный нищий пришпорил коня и галопом поскакал прочь. Но прежде чем исчезнуть за поворотом дороги, он обернулся и махнул мне рукой на прощанье.
Настало время, и в Тулузе сменились консулы; новые советники обо мне уже не вспоминали. И если бы я вдруг решил вернуться в город, меня вряд ли стали бы преследовать. К тому же Тулуза, которую иногда называют городом ста церквей, обладает огромной силой притяжения — в нём всегда обитает, в него приходит и из него уходит множество чужестранцев.
— Сегодня «жирный вторник»[39], никому и в голову не придёт останавливать нас, — уверенно произнёс Торнебю.
Вдалеке уже виднелись островерхие купола колоколен, но прежде чем войти в город, мы с Торнебю решили воспользоваться ласковой послеполуденной погодой и, устроившись на обочине, принялись уничтожать запасы пищи из котомки Торнебю.
Внезапно раздались громкие голоса, мы подняли головы и увидели странную процессию, состоявшую почти из одних женщин, устало бредущих по дороге; несколько женщин ехали на ослах и мулах. Все участницы этого необычного шествия, возглавляемого субъектом в огромной шляпе и чёрной одежде, были одеты крикливо и вызывающе. Следом за субъектом в шляпе, извлекавшим на ходу заунывные звуки из арабской гузлы, шёл, опираясь на палку, седовласый карлик; время от времени он вскидывал руку и, казалось, ободрял и тех, кто шёл, и тех, кто ехал.
Поравнявшись со мной, процессия остановилась, и я быстро уразумел, что особы в ярких нарядах относятся к представительницам древнейшей профессии.