Возможно, время ещё было. Если бы в эту минуту граф Тулузский воскликнул: «Вассалы мои! Поддержите меня, объединимся против общего врага, пусть даже враг этот — сам Папа Римский!», тогда, быть может, Юг и был бы спасён. Став невидимым свидетелем сцены унижения Раймона Тулузского, я очень хотел выскочить на середину зала и умолять графа взять свои слова обратно, а тулузцев — объединиться вокруг своего сеньора. Но кто стал бы слушать зелёного юнца из числа прислужников графа?
Внезапно я почувствовал, как ещё один человек, понимающий важность этой минуты, пытается найти слова, чтобы убедить графа Тулузского вернуться на путь, предназначенный ему судьбой. Это был Арнаут Бернар. На лице его читалось искреннее желание подавить застарелую вражду. Подняв руку и призывая всех к тишине, он вышел вперёд. Какое заблуждение помешало графу правильно понять этот жест? Неужели он решил, что советник, у которого он когда-то увёл жену, направляется к нему ударить его? Или, устав от негодующих криков, захотел положить им конец и не придумал ничего лучшего, как, сделав шаг назад, угрожающе вытащить из ножен меч? В течение нескольких секунд Арнаут Бернар и граф стояли друг против друга, и между ними во весь свой могучий рост поднималась уснувшая на время ненависть, заклубилось тайное воспоминание о женщине, чью любовь делили эти двое мужчин.
Под распахнувшимися плащами голубоватым светом засверкали клинки. Мы с Тибо поспешили встать за спиной нашего господина. Я услышал, как Лоран Гильом еле слышно шепнул мне:
— Побеждает тот, кто наносит удар первым.
И я увидел, какое гнусное у него лицо.
— Я сделал это ради вашего же спасения, — неуверенно выкрикнул граф. — Вы ещё станете благодарить меня за спасение ваших домов, за жизнь ваших жён и дочерей.
В тишине, наступившей после его слов, раздался громкий голос Арнаута д’Эскалькана:
— Особенно наших жён!
Конечно, он хотел всего лишь пошутить, намекнуть на нравы графа, и вовсе не думал о жене Арнаута Бернара. Но, как ни странно, каждый подумал именно о ней, вспомнил белокурую Аликс Бернар, главную героиню той давней драмы; ходил слух, что Аликс жива, но сошла с ума и её держат в келье одного из монастырей Тулузы. Под висевшим на стене заплесневелым Распятием мне неожиданно привиделась златовласая Аликс Бернар. Глазами цвета дымчатого опала она смотрела на любовника и супруга, навеки разделённых враждой, возрождённой призраком её плоти. И, словно ощутив некое тайное присутствие, руки у всех опустились, гнев остыл.
Граф сделал нам знак следовать за ним, и мы стали пробираться среди советников, недвижных, словно какая-то колдовская сила внезапно превратила их в камень.