— Дальмас Рокмор, надо уходить.
И пошёл прочь.
Что за странные слова? Почему мне нужно уходить в тот самый момент, когда замку требуются все его защитники?
Пока я задавал себе эти вопросы, из того же покоя вышел Пейре де Кабарат. Он совещался там с сеньором Пейксиора и сеньором Брама, только что прибывшими из своих замков: их кони во дворе всё ещё тяжело дышали. В руке он держал запечатанное послание; увидев меня, он выразил своё удовлетворение, выругавшись по-арабски.
Не теряя ни минуты, пока ещё замок не был окружён, а дороги не взяты под наблюдение, мне предстояло отправиться в Тулузу через Чёрную гору и равнины Лорагэ. Никто лучше меня не сможет провести переговоры с графом Раймоном, рассказать ему обо всём, что произошло, и доказать, что в его собственных интересах оказать поддержку своим осаждённым вассалам. Но куда ни глянь, почти везде уже сверкают шлемы крестоносцев. И требуется резвый конь и отважный гонец.
Понятно, таким гонцом стал я. Подъёмный мост опустили, и под звуки ревевших в небе труб я спустился по единственной тропе, цеплявшейся за склоны Кабардеза. Внизу нёс караул одинокий кипарис, а чуть поодаль высился валун, формой напоминавший собаку. Здесь, на перепутье, меня легко могут схватить и убить, и тогда саваном моим станут голубоватые воды Орбьеля. Я подумал, что из уважения к гонцу можно было бы принять решение об отправке послания на полчаса раньше.
То ли за кипарисами и за «каменным псом» никого не было, то ли те, кто там скрывались, предпочли сидеть смирно, увидев, с каким противником будут иметь дело, но я беспрепятственно миновал распутье.
Внезапно меня осенило: Брюнисенда, Нова и Стефания, видимо, доверились мудрому альбигойцу, и тот, предвидя порождённые любовью ссоры и соперничество, поразмыслил и сказал мне не терпящим возражения тоном: «Дальмас Рокмор, надо уходить!» Разумеется, я мог предположить, что мудрый альбигоец, принимавший участие в переговорах Пейре де Кабарата с сеньорами Пейксиора и Брама, знал, какой приказ собирались мне отдать, и известил меня о нём, но это предположение я отбросил как наименее вероятное.
Я обернулся… Вдалеке, на самой высокой башне, под умирающее пение труб, я увидел — или мне показалось? — три белых силуэта. Впрочем, чтобы их увидеть, я мог и не оборачиваться. Стоило мне закрыть глаза, как я совершенно отчётливо видел их перед собой, но у всех троих было лицо Эсклармонды.
Одержимый неповторимым образом идеальной женской красоты, я весь день мчался по дорогам навстречу своему новому предназначению, оставив позади замок Кабардез, путь в который мне был заказан — дабы я вновь не узрел трёх восхитительных его владелиц.