— Остается вопрос с наследником престола, — заметила вдовствующая императрица.
— Наследник есть и давно таковым объявлен. Георгий излечился от недуга и его остается только женить. Александр Благословенный ведь тоже умер бездетным. Разве мой прадед не наследовал ему?
— Надеюсь, что ты не предложишь ему жениться на прачке? И кстати, зачем ты ставишь своего дядю в неудобное положение?
Понятно! Родня уже забеспокоилась. Придется смириться господа Романовы-Гольштейны. Дядя сам виноват в том, что запустил подшефное свое хозяйство. Я конечно могу и сам разобраться с виновными. Но почему я обязан убирать чужое дерьмо? В более пристойных выражениях я это матери и объяснил.
— К тому же, меня возмутил факт, что самые важные решения в его ведомстве принимает даже не министр, а какой то полковник. Это дурно со всех сторон. Если такому потакать, то завтра вместо правящего дома, страной станет управлять кучка «черных полковников». Разве можно с этим мириться? Так что объясните всем, что великий князь Алексей Александрович просто отбывает давно заслуженную епитимью.
Когда я еще учился в училище, то приходилось изучать общественные дисциплины. целых три года. Как мы к ним относились? Да наплевательски. Логика наша была простой: раз в армии есть замполиты, то пусть они и морочат голову нашему войску. Ну а наше дело: научить солдата убивать супостата. Уже в войсках я понял, что предел умений большинства политработников: приколоть «Боевой листок» канцелярскими кнопками к танковой броне во время учений. А вообще, замполиты были нужны, но не в том виде, в котором мы их видели. Вряд ли какой замполит смог победить в диспуте с попом, который в духовном училище изучал те же самые предметы, что и курсант военно-политического училища. Генерал Деникин в своих воспоминаниях писал, что царского офицера на митинге мог заткнуть любой полуграмотный краснобай. Положив руку на сердце, скажу о том, что советский офицер в этом плане недалеко ушел от царского. И это не взирая на то, что Гоголя от Гегеля мы прекрасно отличали, а Бабеля с Бебелем не путали. И хотя ту же философию нам преподавали, но чем отличается материализм от эмпириокритицизма в нас так и не вдолбили. Что делать, если мы руководствовались здравым смыслом: пусть идеалисты изучают материализм, а мы как реалисты будем изучать материально-техническую часть.
Правду сказать, кое что из общественных дисциплин за мои мозги зацепилось. В частности то, что внешняя политика есть продолжение внутренней. До поры до времени я так и считал. Теперь, когда столкнулся с реальной политикой, я понял что Ильич нам врал. Нет, для Европы и Америки это правило справедливо. Но в той России, которую некоторые господа умудрились потерять, это не действует. Почему? А потому, что при обсуждении насущных дел я часто слышал: «А что подумают в Париже?» И то же самое про Лондон и Берлин. Сперва это просто резало слух, а затем пришло осознание: я живу в оккупированной чужаками стране и являюсь по сути своей не более, чем гауляйтером. Почему? Да потому что правителю независимой страны намного важней, что по этому поводу думают жители деревни Гадюкино. На мнение чужих народов ему либо плевать, либо эти сукины дети становятся в очередь за русским мужиком. Но ведь наша образованная часть общества этого не понимает! Французские модные панталоны им дороже родной редьки с квасом. Но ведь я повидал мир в том времени. Знаете, когда я стал по-настоящему гордиться своей страной? Когда в Нигерии малолетние негритяночки приставали к нам с криком: «Руссо! Джага-джага!» И отдавались эти правоверные мусульманки за электрический чайник или утюг. Тут дело не в похоти или голом расчете. Нас эти задорные девчонки тогда воспринимали как полубогов, переспать с которыми вовсе не грех, а благо.