— Некогда, Ванька, некогда балакать. Сейчас вот, возьми княжий знак. — Данило Щеня оборвал от левого плеча лоскут кожи с наплавленным на него серебряным атакующим соколом. — Возьми знак и гони через наши заставы. Там будут Татарове, так то наши татарове. Кто спросит — покажешь им знак.
Ванька Коробов вроде что-то сообразил:
— Да как же это, Данило? Война?
— Хуже, Ваня, хуже, чем война. Ты, ежели жить хочешь и семью сохранить, и нажитое тобой, так вот что сделай. Ты приволоки мне на поход жида Схарию. Знаешь такого?
— Слышал... Но он говорят, покрестился...
— Приволокёшь мне сюда на поход жида Схария, — жёстко повторил Данило Щеня, — тогда будешь жить на Москве при животах своих и при торговле своей. Именем великого государя это говорю. Жид Схария сейчас укрылся в старом монастыре, у Нево-реки. Вымани его, приволоки мне, тогда всё тебе будет. Давай!
— А мои товарищи, они как?
— Пусть выкуп за них готовят! Война, етива Матрёна!
Ванька Коробов, новгородский купец, выскочил из шатра московского воеводы, лицом красен, глазами бел. Боярская охрана услышала из обдираемого шатра воеводы:
— Коней ему дайте, новгородцу, он по моему делу спешит!
Старший охраны глянул на атакующего сокола в руке новгородца, хмыкнул, указал в сторону коновязи:
— Ехай, мил друг! Твоё дело правое!
* * *
Господин Великий Новгород, узнав от купца Ваньки Коробова, что москвичи точно идут на город войной, ударил в вечевой колокол. На вече постановили, что надо слать гонцов во Псков за подмогой, потом за подмогой к шведам, стоящим гарнизоном на Балтике, в устье реки Нево. И, конечно, кликать ополчение.
— Марфа-посадница, — прокричали бирючи[56] на вечевом сходе, — затворилась в домовой церкви, начала молитвенное бдение за Господина Великого Новгорода! От Марфы в сторону Литвы и неметичины посланы гонцы велеть поторапливаться с военной силой, как оговорено. Кто-то из толпы кинул в бирючей навозной лепёшкой...
Из домовой церкви до едальной палаты — двенадцать шагов по крытым сеням. Сделав те шаги после тихого, заунывного звона колоколов, Марфа велела принести заедков и белого вина. Той злой водки, которую неумеренно любил её покойный муж, Исаак Борецкий.
— Ушёл Схария, укрылся? — спросила Марфа холопа Рунгарда, пленённого ещё её живым мужем.
— Так, госпожа, укрылся. В торговой фактории. На Нево-реке.
— Ну, присядь со мной, выпей. Одной пить — чёрта тешить.
Рунгард с поклоном принял серебряный стакан с водкой, махом, по-русски, опустошил.
Марфа прожевала кусок жареной оленины, закинув в рот разом и горсть клюквы:
— Не стучи костями, холоп! Пока москвичи развернут полки, здесь будут уже немцы и шведы. Король литвинский Александр сообщил, что три полка стоят в трёх дневных переходах от Новгорода. Отобьём москвичей и тут же от них по земле отрежемся. И прирежемся хоть к Литве, хоть к шведам.