Шуйский махнул ближнему рейтару. Тот, отвернувши нос, ткнул в кучу боевой пикой. Тряпьё разлетелось в стороны, и на свет перед народом показался жид Схария. Подручные ката Томилы тотчас ухватили его и поволокли на плоты. Одни перетянули руки преступника сзади знаменитой московской вязкой. Другие тут же связали Схарии ноги, прикрутили к ним огромный камень в дерюжном мешке.
— Слово! — заорали москвичи. — Последнее слово! Пусть скажет!
— Говори! — рыкнул Иван Васильевич.
Схария глянул на Болото, на толпы москвичей, не перекрестился ни католическим, ни русским обрядом. И молитву не прочитал и мольбы не проорал. Ухмыльнулся прямо в страшную рожу ката Томилы, произнёс:
— У меня золото и бриллианты. А вы мне тут... завидуйте!
Кат Томила вдруг зарычал, аки лев, схватил Схарию за плечи, поставил на край плота и поддал ему ногой. Тело плюхнулось в густую жижу. С того берега грозно выкрикнул Бешбалда:
— Пошто так? Ведь не выплывет!
Схария выплыл. Над водой показалась его голова, он отплёвывался, дёргался, крутил шеей.
Сажание в воду по старому русскому обычаю считалось такой же щадящей казнью, как и сажание на кол. И медленно сползая по смазанному свиным салом колу, и стоя по горло в воде, полной пиявок, казнимый мог прожить ещё сутки, а то и поболее. Мог и с родными поговорить, высказать последнюю волю, раздать завещание. Мог и выпить, если приспичит. Палаческий расчёт был в том, чтобы из воды торчала токмо голова казнимого — когда руки и ноги крепко связаны, долго не простоишь: пиявки кровь отсосут, и всё — утоп. Сам утоп, никто тебе на башку не давил. Хорошее, доброе общественное наказание!
Между тем гридни выволокли из чёрной повозки Мойшу из Пизы. Тот веретеном вертелся, старался выскользнуть. Когда не получилось, начал орать:
— Царь, а царь! А твой Мишка Шуйский вор! За три бочонка золота тебя продал! Хотел с тем золотом уйти в Польшу и оттуда тебя воевать!
— Царём обозвал, молодец! — похвалил купца великий государь. — А и правда, Шуйский, три бочонка с золотом где?
А гридни Шуйского, одетые в азямы родовых цветов великого боярина уже тащили на носилках три бочонка с золотом и поставили те носилки под ноги коня великого государя.
— Один бочонок откатите под коня великого боярина Шуйского! — велел гридням государь.
Бочонок с золотом откатили Шуйскому.
Иван Васильевич глянул на солнце, солнце стояло высоко. Отмахнул рукой. Мойшу из Пизы связали как положено и столкнули в Болото в трёх шагах от Схарии. Он тоже вынырнул и, отплевавшись зелёной тиной, снова принялся орать, теперь уже откровенные непотребства.