Но атаман ничего не желал слушать. Глаза его сверкали злобой, и Василий понял, что жить ему осталось недолго.
«Нет, не могу я помереть, не отомстив Настениному обидчику!» – в отчаянии подумал он и закричал:
– Ладно, ладно. Хошь изрубить меня – изруби. Но прежде дозволь последнее желание, коли я приговоренный.
– А, так ты сознаешься, стервец?! – взвыл Заруцкий и снова двинулся на Василия.
– Ни в чем я не сознаюсь. Все одно зарубишь, тебе ж ведать не надобно, кто всамдель виноват. Вот – есть государев человек, ворог – значитца, он и убивец.
– Лжешь! Мне царева посланника казнить не с руки! – заорал атаман и вдруг горько усмехнулся: – Эх, Васька, Васька… Я ж тебя как дорогого гостя принимал, стол с тобой делил, а ты…
Василий с трудом встал, вытер окровавленные руки о кафтан.
– Негораздок ты, Иван. Сказываю ж, не трогал я Маринку с дитем! Я и не видал их даже.
Заруцкий вдруг притих, словно из него воздух выпустили, и в бессилии повалился на лавку.
– Ладно, – голос его звучал теперь глухо и устало, – сказывай свое желание.
– Хочу напоследок глаз на глаз повидаться с подручным твоим, Ермолаем Пугалом.
– На кой ляд он тебе?
– Дело у меня до него.
Атаман почесал вихрастую голову и ответил:
– Глаз на глаз не дам, мало ль чего ты удумал. А сюда, так и быть, приведут. Дозволяю. Эй, кто там есть?
Велев вбежавшим казакам разыскать Пугало, Иван прислонился к стене и закрыл глаза. Злость улетучилась, и его накрыла отчаянная горечь потери. Оба молчали. Васька искоса поглядывал на лежащую на столе саблю, но между ним и ею сидел Заруцкий. Что ж, придется обходиться без оружия, он эту гниду, что Настену сгубила, и голыми руками придушит.
Для обоих время тянулось нестерпимо долго. Наконец послышались тяжелые шаги, и в горницу шагнул Ермолай.
– Еле сыскали, – усмехнулся сопровождавший его казак и вышел.
Иван открыл глаза и неторопливо сказал:
– Заходь, сотник. Дверь притвори.
– Здорово, атаман.
Василий смотрел на врага, а в душе его поднималась буря. Увидел шрам на щеке Пугала… и потерял голову.
«Настена, моя Настена, как же ты билась, чтоб не даться этому паскуднику! Но куда ж тебе одолеть такого борова. Ну, ниче, я его за тебя…»
Он вскочил и со звериным ревом бросился на Ермолая, намертво вцепился ему в горло. Тот захрипел, стараясь оторвать от себя Васькины руки.
– Ты, сволочь, ты мою Настену снасильничал! Подыхай, стервец!
Они отчаянно боролись, Василий пытался задушить противника, а Пугало изворачивался и трясся, силясь освободиться. Заруцкий ошалело смотрел на них и вдруг увидел, как из-под кафтана Ермолая выпала окровавленная полотняная тряпка, в которую явно было что-то завернуто. У атамана потемнело в глазах: он узнал платок Марины. Одним прыжком он оказался рядом, оторвал Ваську от сотника и отбросил на лавку. Потом нагнулся, рывком развернул полотно… и глаза его полезли на лоб.