– Так это ты, паскуда?! – взревел Заруцкий страшным голосом. – Сынка мово загубил!
Пугало побелел как снег, а Василий потряс головой, пытаясь прийти в себя, и потянулся через стол к своему оружию.
– Постой, атаман… – забормотал Ермолай, – это ж не то… Я ж не…
Две сабли, Ивана и Василия, опустились на голову сотника одновременно.
Через высокие, с изящными решетками, окна лились снопы солнечного света. Они расписывали яркими бликами тронную залу королевского замка, играли на дубовой обшивке стен, завешанных гобеленами. Белыми искорками сверкали на огромных, свисающих на цепях серебряных люстрах, рассыпались по бесчисленным драгоценным камням на одеждах толпившихся вдоль стен придворных и стоявших в центре московских послов.
Перед гостями на возвышении в несколько ступеней, под бархатным балдахином с вытканными геральдическими орлами восседал на троне король Польский и Великий князь Литовский Сигизмунд Ваза.
Это был еще не старый, но уже начавший лысеть мужчина с длинными, слегка подкрученными кверху рыжеватыми усами и аккуратной бородой-эспаньолкой. Тонкими пальцами он изящно держал грамоту, переданную ему главой русского посольства Иваном Воротынским.
– Государство наше от начала содержится нами, вечными государями русскими, начиная от императора Августа… – с едва заметной усмешкой бормотал король, время от времени бросая взгляды на послов.
Закончив читать, он положил грамоту на бархатную подушечку, протянутую придворным, и обратился к гостям:
– Благодарю вас, господа послы. Мне приятно знать, что юный Петр Федорович пребывает в здравии и добром расположении духа.
Король намеренно не назвал Петра ни братом, как полагалось между монархами, ни царем. И Воротынский это заметил.
– Благодарствуем, ваше величество, – с достоинством поклонился боярин, сверкнув глазами. – Дозвольте заверить, что великий государь наш желает вам благополучия и процветания да посылает поздравления и дары к рождению сына вашего, королевича польского.
– Ну, это еще неизвестно, – рассмеялся Сигизмунд, – может статься, что и дочь – как Бог даст.
– Государю нашему, иже послан на землю свыше, это ведомо, ваше величество.
Светлые брови короля поползли вверх, и он насмешливо спросил:
– Даже так, господа послы? Что же еще ведомо юному Петру Федоровичу?
– Великий государь московский наказал передать, – ответил Иван Михайлович, и уголки его губ скривились в злорадной ухмылке, – дабы вы не тревожились, когда ее величество занеможет после разрешения от бремени. Ее величество беспременно оправится, хотя немочь ее попервоначалу и будет видеться опасной.