Петр кинул взгляд на Воротынского – тот, прищурившись, внимательно смотрел на него – и повернулся к воеводе.
– Не по знатности, Иван Федорыч, а по крепости ума да радению государственному. И ежели вручим кому место в посольстве или в полку, хотя он и не великого рода, но в таком деле искусен, то иным считаться с ним местами не дозволено.
– Супротив вековой традиции идешь ты, батюшка Петр Федорович! Порядок исконный попираешь законом небогоугодным!
– Полно, полно. – Царь почувствовал, что начинает злиться. – Господь велит не возноситься над малым человеком. А ведомо ль тебе, что апостол Павел сказывал? Люди, мол, составляют единое тело, и каждый орган важен. Коли вы в сем теле – голова, так не отриньте руку аль ногу и не утверждайте об их бесполезности! Все мы есть люди Божии, и ни один благородный без единого малого жить не могет!
Видя, что спорить бесполезно, Троекуров плюхнулся на лавку. Он сидел, гневно раздувая щеки и всем своим видом демонстрируя несогласие с юным самодержцем. Но никто воеводу не поддержал: снова зашумели стрельцы да казаки, и бояре, уткнувшись взглядами в пол, примолкли.
– Гляжу, никого супротив боле нету? – усмехнулся Петр. – Что ж, быть посему.
Однако, прекрасно понимая, что действовать нужно не только кнутом, но и пряником, он повернулся к сидящим в первых рядах боярам и церковникам.
«Как русские в прошлой моей жизни это называли-то? Дальневосточный гектар?»
– Вам раздам наделы за Большим Камнем[20], однако с условием: искать на них руды да развивать горные ремесла. Запасов там немерено, коли не поленитесь, богаче иных королей из закатных стран станете. А ежели найти руды неможно будет на вашей землице, то ставьте заводики разные, с них и мошну набивайте. Ну а коли мудрить приметесь, то надела свово в тот же час лишитесь.
Бояре, настороженно переглядываясь, пытались осмыслить, насколько выгодно для них такое предложение. Наконец самые сообразительные осторожно улыбнулись, а вслед за ними закивали и остальные. Приободренный, Петр перевел дух и продолжил:
– А еще своею волею повелеваю: понеже при царе Иоанне Васильевиче крестьяне выход имели вольный, то и ныне быть посему! В Юрьев день да в неделю до него да в неделю после могут они выйти от господина, коли выплачены пожилое и повоз. Пожилое взимать за двор по рублю, а повоз по два алтына, и опричь того пошлин нет! А иже не восхотят остаться под хозяйским приглядом, пущай шлют челобитные, и им государев надел выдан будет за Большим Камнем в родовое владение.
Последние слова его потонули в поднявшемся шуме. Собор гудел словно улей. Бояре и церковники забыли страх, повскакивали с мест и что-то кричали, размахивая руками, но в оглушительном гуле разобрать что-либо было невозможно. Стрельцы потрясали бердышами, голосили и посадские, и торговые люди, и ремесленники, и бог весть как попавшие сюда мужики.