Петр, не ожидавший такой бурной реакции, несколько растерялся. Не поторопился ли он? Ведь он пока не так много знает о русской жизни. Конечно, крепостное право – зло, но можно ли обойтись без него здесь и сейчас?
Оставалось утешать себя мыслью, что он не отменил крепостничество, а лишь подарил возможность стать свободными тем, кто этого сам захочет. В глубине души Петр был уверен: нужно лишь дать волю людям, и те сами устроят такой экономический рост, что другим странам и не снилось.
Он искоса взглянул на Филимона: тот, слегка улыбаясь, дописывал его речь и кивал в такт движению руки. По всему выходило, что писарь доволен. Наконец шум стал затихать, а со своего места неторопливо поднялся князь Лыков-Оболенский.
– Государь, вестимо, лучше нас ведает, чего да как учинять надобно, но дозволь, царь-батюшка, и мне слово молвить. У меня вон семь тыщ душ, и обо всех я пекусь, всем предстательствую. А коли они всем скопом побегут, да такие ж побегут вон от князя Черкасского, да от боярина Воротынского, да от всех иных, – как же мы тебе, великому государю, служить-то смогем?
– Пекись без обид да неправд, вот и не побегут, – тихо буркнул Филимон, но князь его услышал.
– Государь, – возмутился он, – да где ж видано, чтоб писец монастырский, шпынь безродный, глас свой супротив боярина подымал?!
– А теперича так завсегда и будет, – усмехнулся Шереметев, – коли мы уж почти без мест. И всякая голь перекатная нам указывать станет.
Иона, сверкая глазами, гордо поднялся. Клобук на его голове дрожал от возмущения.
– Это кого вы шпынем да голью величаете, а?! Писаря архимандритова да государева?!
Поняв, что сейчас начнется потасовка, потерявший терпение царь топнул ногой.
– Что, снова неладно? Учиняешь по-новому, вы, бояре, недовольны, учиняешь по-старому – опять не так?! Аль еще гнева мужицкого испробовать хотите?! Как сказываю, так и станется! А кто не рад, могет самолично отправляться в Тимофееву башню, там вас заждались!
Теперь все время Петра проходило в работе. Каждый день он давал распоряжения, обсуждал их с Пожарским и Воротынским, контролировал выполнение.
Вот и сейчас царь, легкомысленно забравшись на край стола и отодвинув лежащую на нем огромным свитком карту, диктовал Филимону указ. Писарь с неодобрением косился на столь не царственную позу, но молчал. Оба государственных мужа сидели рядом и внимательно слушали.
– Ямскому приказу велю объявить почтовую регалию, придать ямам[21] повозки аль телеги, да чтоб ямы все имели по пять тягловых крестьян аль посадских, дабы те развозили окрест грамоты, письма и передачи. И, как привезут, дудеть в особый почтовый рожок. А гоньбу до времени не трогать и ямскую повинность сохранить.